Генералиссимус Суворов

Сам Бонапарт, как мы знаем, находился в Египте, где и был заперт, как в клетке, со своим тридцатишеститысячным войском, британскими кораблями.

Талейран, этот величайший ум тогдашней Европы, писал ему в Египет:

«Суворов ведет себя как шалун, говорит как мудрец, дерется как лев и обещает положить оружие только в Париже. Приезжайте и спасайте нас и Францию».

Такова была оценка великим дипломатом — Талейраном великого полководца — Суворова.

Но возвратимся к последнему

Он прибыл в Верону вечером, и тотчас же приемная фельдмаршальского дома стала наполняться русскими и австрийскими генералами, городскими чиновниками, духовенством, знатнейшими лицами города.

Вышедший вскоре в приемную Александр Васильевич поклонился всем и подошел под благословение к архипастырю. Последний сказал ему приветствие, затем приветствовала его городская депутация.

Суворов выслушал добрые пожелания и сказал:

— Милосердный мой государь, Павел Петрович, император большой русской земли, и австрийский император Франц прислали меня со своими войсками выгнать из Италии безбожных, сумасбродных, ветреных французов; восстановить у вас и во Франции тишину; поддержать колеблющиеся престолы государей и веру христианскую; защитить права и искоренить нечестивых… Прошу вас, ваше высокопреосвященство, — обратился он к архиепископу — молитесь Богу за царей-государей, за нас и за все христолюбивое воинство! А вы, — прибавил он, обращаясь к чиновникам и вельможам, — будьте верны и Богу, и государевым законам и помогайте им всею душою.

После этой речи Александр Васильевич поклонился и ушел. Прибывшие стали разъезжаться, и вскоре в зале остались лишь русские генералы и несколько австрийских. Суворов снова вышел и, обратившись к генералу Розенбергу попросил познакомить его с господами генералами.

Розенберг стал представлять всех, называя каждого по имени. Александр Васильевич стоял с закрытыми глазами и при произнесении незнакомой фамилии открывал их, осматривал представляемого с головы до ног, кланялся и говорил:

— Помилуй бог, не слыхал. Познакомимся.

Этот отзыв был обиден для многих, считавших себя знаменитостями.

Наконец, когда начали представляться младшие, Розенберг сказал:

— Генерал-майор Маллер-Закомельский.

— А, помню, — сказал Суворов, — не Иван ли?

— Так точно, ваше сиятельство! Александр Васильевич открыл глаза.

— Послужим, побьем французов! Нам честь и слава!

— Генерал-майор Милорадович! — продолжал представлять Розенберг.

— А! А! Это Миша, Михайло! — воскликнул Суворов.

— Я, ваше сиятельство.

— Я знал вас вот таким, — сказал Александр Васильевич, показывая рукой на аршин от пола, — и едал у вашего батюшки Андрея пироги. О! Да какие были сладкие… как теперь помню! Помню и вас, Михаил Андреевич!.. Вы славно тогда ездили на палочке! О, да как же вы тогда рубили деревянною саблею! Поцелуемся, Михаил Андреевич. Ты будешь герой!.. Ура!..

Суворов бросился обнимать Милорадовича.

— Употреблю все усилие, чтобы оправдать доверенность вашего сиятельства, — произнес тот сквозь слезы.

— Генерал-майор князь Багратион! — проговорил Розенберг.

Тут Александр Васильевич встрепенулся, выпрямился и спросил:

— Князь Петр? Это ты, Петр? Помнишь ли ты… под Очаковом, с турками… В Польше!..

С этими словами Суворов бросился на шею Багратиону, обнял его и стал целовать в лоб, глаза, губы.

— Господь Бог с тобою, князь Петр! Помнишь ли? А? — продолжал восклицать он.

— Нельзя не помнить, ваше сиятельство, — отвечал князь Багратион со слезами на глазах, — того счастливого времени, в которое я служил под вашею командою.

— Помнишь ли походы?

— Не забыл и не забуду вовек, ваше сиятельство.

Кончив прием, Александр Васильевич стал широкими шагами ходить по комнате, затем остановился и принялся произносить главные афоризмы своего военного катехизиса, как бы подтверждая их значение и на новом театре войны, при новом неприятеле.

Вдруг он обратился к Розенбергу:

— Ваше высокопревосходительство, пожалуйте мне два полка пехоты и два полка казачков.

— Все войско в распоряжении вашего сиятельства, — отвечал, не поняв приказания, Розенберг.

По лицу Суворова пробежала тень.

— Намека, догадка, лживка, краткословка, немогузнайка; от немогузнайки много, много беды, — скороговоркою проговорил он и вышел из залы.

На другой день он снова повторил генералу Розенбергу свою просьбу. Последнего выручил князь Багратион, знавший ближе Александра Васильевича.

— Мой полк готов, ваше сиятельство! — сказал он.

Суворов обрадовался, что его приказание понято, и велел

Багратиону готовиться к выступлению. Князь на другой же день исполнил приказание, и первый двинулся со своим отрядом.

XVI. От победы к победе

Неудачи французского главнокомандующего Шерара были предсказаны Александром Васильевичем.

Раз за обедом рассказывали, что Шерер, по прибытии его к армии в Италию, на первом смотру в Мантуе поднимал сам головы солдат, оправлял шляпы и замечал тотчас недостающую на мундире пуговицу

Суворов на это сказал:

— Ну, теперь я все знаю. Такой экзерцирмейстер не увидит, когда его неприятель окружит и разобьет.