Генералиссимус Суворов. «Мы русские – враг пред нами дрожит!»

Именно тогда Казимир Пулавский, отступая, успешно применит военную хитрость, чем привёл Суворова в восторг. После поражения при Замостье, где конфедераты потеряли более двухсот человек, Пулавский оставил мысли двигаться в Литву и отступал к венгерской границе – то бишь к границе, разделявшей Речь Посполитую и Священную Римскую империю. Казимир решил пожертвовать своим арьергардом в остроумном маневре: арьергард, по приказу Пулавского, медлил, оставаясь в сфере внимания русской разведки, и отступал по прежнему пути. Суворов следовал за арьергардом конфедератов, а Пулавский тем временем обошёл русский отряд фланговым движением и оказался в тылу Суворова, в Ландскроне… Восхитившись столь изобретательным отступлением, Суворов послал Казимиру Пулавскому свою любимую фарфоровую табакерку – в знак уважения одного солдата к другому, на память о честном соперничестве двух генералов. Ему – врагу, введшему непобедимого Суворова в заблуждение! Имя Суворова уже наводило ужас на поляков, но они же и уважали этого русского генерала за рыцарское благородство. Надолго запомнили поляки великодушие русского полководца, который, гоняясь по польским землям за маршалком Пулавским, «попался» на хитрый маневр последнего и принял оставленный Пулавским арьергард за всю армию маршала. А хитроумный поляк с главными частями своей уцелевшей армии уже отступал к Литве, обогнув войско Суворова… О Пулавских и пулавцах Суворов вспомнит не раз, это были достойные противники, которых русский воин уважал. К тому времени Александр Васильевич уже и польский язык выучил.

В начале сентября к конфедератам официально присоединился литовский великий гетман граф Огинский, активизировавшийся ещё по прибытии Дюмурье. В июне и июле он вёл переговоры с полковником Албычевым, обещал покориться и распустить свой четырёхтысячный отряд. Однако в ночь на 30 августа отряд Огинского нападает на русские позиции. Полковник Албычев был убит – этого русские, разумеется, стерпеть не могли. Суворов критически оценивал действия русских отрядов в Литве. Аналогичного мнения придерживался и русский посол в Варшаве Салдерн, доносивший Никите Панину в Петербург: «Наше войско в Литве – жалкий отряд, внушающий всем презрение; полковник Чернышев – человек совершенно без головы. Вообще воинский дух, за немногими исключениями, исчез. Оружие у наших солдат негодное, лошади – хуже себе представить нельзя, в артиллерии дурная прислуга» (3 сентября 1771 г.).

Рисунок Николая Самокиша

Суворов, несмотря на уже привычные колебания Веймарна, принял решение разгромить войско Огинского, в котором уже было не менее 7000 солдат. Нельзя было допустить расширения армии Огинского. Суворов из Люблина двинулся в поход. В Бяле Суворов сформировал «полевой деташемент», позаботившись об укреплении каждого поста в Люблинском воеводстве. 5 сентября Суворов с небольшим отрядом выступил из Вялы и в тот же день прибыл в Брест. В Несвиже к отряду Суворова должен был присоединиться отряд полковника Диринга. Войска Огинского тем временем двинулись из местечка Мир к Столовичам. Суворов своевременно получал информацию о перемещениях войск гетмана.

Ставкой Огинского стало местечко Столовичи, а это означало, что конфедераты расположились в тылу суворовского отряда. Суворов принял решение изобразить продолжение марша к Несвижу, а сам отдал приказ ускоренно двигаться к Столовичам. Путь к Столовичам проходил по узким, малохоженым дорогам. Суворов писал: «Однако маршировало войско при мне с поспешением и прибыло ко оному местечку на самой тёмной заре». Так и настиг гетмана Огинского боевой отряд Суворова – 822 человека при пяти орудиях, настиг неожиданно, к чему и стремился Суворов.