Наталья Ильина

Генеральная пауза

Умереть, чтобы жить

Генеральная пауза — это одновременная длительная пауза всего оркестра. Продолжительность G.Р. — не менее такта. Особенно характерны для произведений внезапные G.Р., резко останавливающие течение музыки и имеющие драматургически очень важное конфликтное значение.

Так, например, в первой части Восьмой «Неоконченной» симфонии Франца Шуберта певучая тема вдруг неожиданно прерывается и, после одного такта напряженного молчания всего оркестра, раздаются грозные аккорды. Словно после перехваченного дыхания, после своеобразного шока пришло осознание случившейся трагедии.

Владимир Янке. Книга «Дыханье музыки»

Часть первая

Глава 1. Утро

Она вытянула поджатые к самому подбородку ноги и перевернулась, укладываясь поудобнее. Сырость и холод навалились одновременно. Бок казался заледеневшим, а теперь замерзала и спина. Голова упиралась затылком во что-то жёсткое, а локоть, напротив, увязал в податливом и влажном. Она вздрогнула и рывком села, вытаращив глаза. На мокрой траве газона тускло-красными и блёкло-жёлтыми ляпами смутно выделялись кленовые пятерни. Одна нога соскользнула с бетонного бортика на тротуар, вторая упиралась голой пяткой в холодную землю. Вылинявшие до белизны джинсы, художественно разодранные на коленях и бёдрах, оказались насквозь промокшими с правой стороны.

Девушка поднялась на ноги и принялась медленно поворачиваться на месте, недоумённо и испуганно озираясь по сторонам. Небо в просвете между двумя домами только начинало светлеть, и разглядеть, где это она оказалась, было довольно сложно. Холодный асфальт заставил её по очереди поджимать то одну, то вторую ногу. «Почему так холодно?» Она обхватила себя руками и стала похожа на нелепую птицу, топчущуюся в узком дворовом проезде, который тянулся вдоль унылого двенадцатиэтажного дома, исчезая в утреннем тумане.

Сбитая с толку, растерянная и продрогшая в растянутой хлопчатобумажной толстовке, она повернулась спиной к расширявшейся полоске рассвета и сделала осторожный шаг. Потом ещё один. В босые ступни немедленно впились мелкие камешки. Огромный корабль дома плыл в полном безветрии и невозможной тишине, и на его гигантском боку не светилось ни единого окна. Девушку затрясло от холода и ужаса. Ни этот дом, ни двор, самый обычный с виду, не были ей знакомы.

«Где я? Что со мной? Я…» — она не понимала, что происходит. «Я» — такое простое и незыблемое — повисло в пустоте. Никаких следов того, что обычно окружает это определение — даже имени своего она вспомнить не могла! Дом был домом, незнакомым, но дающим чёткое понимание, что он такое есть. То же и с двором, небом, кустами… Но стоило подумать о себе, и нахлынула паника. Сердце заколотилось, перестало хватать воздуха. Она задышала ртом, глубоко и часто, но это не помогло. Вязкая тишина сумеречного двора обволакивала и сжималась на горле душащим кольцом.

Судорожно всхлипнув от страха, она сорвалась на бег. Бесцельный, безоглядный. Глаза широко распахнулись, дыхание с хрипом вырывалось из открытого рта и было единственным звуком, который нарушал эту страшную тишину. Мысли хаотично и бестолково метались в голове, сталкиваясь и рассыпаясь: «Что это? Почему? Мне надо домой… Куда — домой?». Запредельный ужас, охвативший её всю, целиком, гнал и гнал вперёд.

Возле угла дома она вынуждена была остановиться. От сумасшедшего бега заложило уши, закололо в боку. Девушка согнулась, упираясь в колено одной рукой. Другая вцепилась в пояс джинсов, туда, где острым ножом тыкалось в живот колотьё.

— Мама! — коротко и отчаянно прохрипела она пересохшим горлом, глядя прямо перед собой на серый, заметённый мелким песком асфальт.

Сиплый вскрик завяз в неподвижном воздухе, как ложка в стакане крутого киселя. Произнесённое вслух, слово не нашло никакого отклика ни в пустом дворе, ни в её голове. От этого стало ещё страшнее. Мысли понеслись по кругу, усиливая панику: «Что происходит? Где я?». Кровь прилила к лицу, на виске задёргалась тонкая вена. В памяти не было ни одного знакомого лица, ничего, что помогло бы понять происходящее.