Генетический детектив. От исследования рибосомы к Нобелевской премии

Какими бы захватывающими ни казались результаты, достигнутые к тому моменту йельской группой и нашей, это были всего лишь отчеты о ходе работ, а круг возможностей, открывавшихся благодаря нашим картам, был ограничен. Можно было поместить на карту белок с изученной структурой, но нельзя воссоздать участки рибосомы, о которых известно мало. Когда мы продемонстрировали, что кристаллография действительно работает, началась открытая гонка: кто первый добьется разрешения лучше 3,5 ангстрем, а затем выстроит полные атомные модели каждой из субъединиц.

Питеру это казалось неизбежным. На конференции я пообщался с Дитлевом Бродерсеном, согласившимся работать в моей лаборатории. Я познакомил его с Питером и сообщил, что Дитлев поступает ко мне в лабораторию в качестве пост-дока. Питер слегка иронически спросил его, насколько уверенно он обращается с RIBBONS – лучшей программой для показа структур белков и РНК. Шутка его заключалась в том, что структура будет выстроена настолько быстро, что Дитлеву только и останется – рисовать иллюстрации на бумаге. К сожалению, все вышло не так просто, хотя Дитлев и показал себя мастером на все руки, в том числе и по обращению с RIBBONS.

Глава 12

Вскочить в последний вагон

Мы с Брайаном вернулись из Дании в эйфории. Вскоре после этого в Америке состоялась конференция по нуклеиновым кислотам. Там не было ни меня, ни кого-либо из йельской группы, а Гарри был. Брайан, отправившийся на это мероприятие, чтобы рассказать о нашей работе, дал мне занимательный отчет об обстановке.

Гарри изрядно любил лесть. Уже много говорили о том, что он неизбежно получит Нобелевскую премию за рибосомы. Одна девушка на конференции спросила Гарри, возьмет ли он ее с собой в Стокгольм, и попросила расписаться на ее значке делегата. За обедом Гарри изрек: «Проблема Венки в том, что он недостаточно долго этим занимается». Долго для чего? Чтобы считаться одним из лидеров? Я работал над рибосомами с самой постдокторантуры, то есть к тому моменту уже более двадцати лет. Было ясно, что еще до фактической расшифровки структуры был взят курс на то, чтобы сделать эту гонку токсичной.

Наш материал, отправленный в Nature, как обычно, передали троим анонимным рецензентам. Одним из них оказался Стив Харрисон, восхитившийся рукописью настолько, что не просто дал нам подробные рекомендации о том, как ее улучшить, но и раскрыл свое имя. Некоторые из его комментариев были слегка менторскими; например, он зачеркнул тот абзац, в котором мы описывали причины нашего прорыва, и сказал: «Не хвастайтесь!» Возможно, у нас началось небольшое головокружение от успехов.

На датской конференции поползли слухи, что мы уже отправили в Nature статью с нашими результатами. Как я и предполагал, из-за этого в других лабораториях началась суматоха: все стремились опубликовать отчеты о своих работах примерно в те же сроки. Вскоре после этого йельская группа отправила все в тот же Nature статью о работе над 50S, и журнал придержал нашу, чтобы оба материала вышли вместе. Хотя поначалу меня раздражало, что нас лишили особого места под солнцем, сейчас же я признаю, что статьи отлично дополнили друг друга. Они произвели своеобразный всплеск: новостные репортажи о них появились сразу в нескольких журналах.

Гарри также взялся за дело и вскоре предоставил в Science

статью о целой рибосоме 70S. Конкурируют ведь не только сами ученые, но и научные журналы. В Science его статью опубликовали достаточно быстро, причем с большой помпой: в паре с ней вышла статья журналистки Элизабет Пенниси о рибосомной гонке. Всего месяцем ранее она написала короткий материал о наших статьях, вышедших в Nature, где практически мимоходом упомянула Аду и Гарри. На этот раз она хотела сделать текст побольше и стала говорить с разными людьми. Я предположил, что, если ей требуется авторитетный собеседник, чьи интересы лежат вне рибосомной проблематики, то она могла бы пообщаться со Стивом Харрисоном.