Гений

Она замолчала. Голова у меня начала раскалываться.

– Мэрилин…

– Я тебя несколько недель не видела!

Ну что тут скажешь?

– Где ты был?!

– Я был занят.

– Чем?

– Расследованием.

– Расследованием?

– Ну да.

– С какой стати?

– Мы очень продвинулись.

– Правда? Потрясающе! Просто замечательно! Ура! А из пушек палить будем?

– Что?

– Ну, типа, бах-бах.

– Я не понял.

– Все ты прекрасно понял.

– Честное слово, нет. И, если ты не возражаешь, я бы хотел все-таки поговорить с Джоко. Какое ты вообще право имела…

– Господи! Хватит уже!

– Нет, ты скажи! Какое…

– Замолчи.

Я так и поступил. Потом поднялся на ноги.

– Выпей воды, а то голова заболит.

– Я же знаю, ты ее трахаешь.

– Что, прости?!

– «Что, прости», – передразнила она. – Ты все прекрасно слышал.

– Слышал, но не понял.

– Ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля.

– Спокойной ночи, Мэрилин.

– Не смей уходить!

– А что я должен – стоять и смотреть, как ты из себя идиотку строишь?

– Попробуй только уйти, я тебе не такое устрою!

– Успокойся, пожалуйста.

– Скажи, что ты ее трахнул.

– Кого?

– Перестань!!! – завизжала Мэрилин.

Тишина.

– Скажи, что трахнул.

– Я ее трахнул.

– Отлично. Ну вот, уже хоть что-то.

Я не ответил.

– Меня не обманешь. Я все знаю, мне все агенты докладывают.

– Какие агенты? – И тут до меня дошло. – Исаак?

– Так что не парься.

– Господи боже! Мэрилин!

– Ну прямо оскорбленная невинность! Посмотрите на него. Сам же трахал, и сам же возмущается.

– М-да. Не хочу тебя расстраивать, но он не стоит тех денег, которые ты ему платишь. Я с ней действительно спал однажды, но это было задолго до того, как мы начали работать над делом.

– Я тебе не верю.

– Хочешь верь, хочешь нет. Это правда.

– Меня-то ты не трахал. Значит, трахал кого-то еще.

– Ты что, совсем тронулась? Я в больнице лежал.

– И что?

– И то. Я не мог… Я не собираюсь об этом говорить.

– Скажи, что ты ее трахнул.

– Я уже сказал… А ты теперь все время будешь одно и то же твердить?

– Что?

– «Трахнул, трахнул, трахнул».

Она засмеялась:

– А как еще это называется?

– Это называется «не твое дело».

Она в одну секунду взлетела из кресла с бокалом наперевес. Я присел, бокал врезался в стену и разлетелся вдребезги. Ксерокс весь засыпало осколками и залило виски.

– Ну давай, повтори. Скажи, что это не мое дело.

Я медленно выпрямился с поднятыми руками. На ковре, в том месте, где стоял бокал, осталось влажное пятно.

– Когда ты ее трахнул?

– Зачем тебе?

– Когда?

– Месяца два назад.

– Когда?

– Я же тебе сказал.

– Точнее.

– Тебе точную дату и время назвать?

– Днем? Или ночью? В постели? Или на диване? Или на кухонном столе? Поделись с нами, Итан, народ хочет знать.

– Не помню точно числа. – Я помолчал. – В ночь похорон.

– А! Круто, ничего не скажешь.

Я подавил желание заорать на нее.

– Не понимаю, чего ты так расстраиваешься. Можно подумать, ты ни с кем другим за последние шесть лет не спала.

– А ты?

– Спал, конечно. Ты же знаешь.

– А я нет.

Что тут скажешь. В обычных обстоятельствах я вряд ли бы в это поверил, но не сейчас. Сейчас она точно говорила правду.

– Уходи, – сказала она.

– Мэрилин…

– Вон.

Я вышел в коридор и сел в лифт. Меня штормило, голова раскалывалась от услышанного. Похоже, мы друг друга не совсем понимали. И главное, мы не одинаково понимали основные принципы построения наших отношений. Кто-то вовремя не сформулировал это вслух. Сколько ошибок! Двери лифта открылись на первом этаже. В кабину ворвались волны грохочущей музыки. Народ веселился вовсю. Я взял пальто и вышел на улицу. С неба падали огромные снежинки, похожие на хлопья взбитых сливок. Надвигался буран.

Интерлюдия: 1939 год

Врачи – такие же люди, как и все остальные. И, как и все остальные, они боятся его. Боятся сказать правду. Это сводит его с ума. Ему позвонил главврач и начал блеять что-то невразумительное. Одно и то же, по кругу. Льюис не понимает, чего он хочет. Денег? Еще? Да ради бога. Он и так платит заоблачные суммы на содержание дома, Берта ужасно злится из-за этого. С чего бы только? Она сама обо всем и договаривалась. И деньги переводятся со счетов, к которым она в жизни отношения не имела и куда не вложила ни цента.

Льюису все равно. Больше так больше. По правде сказать, он с удовольствием платил бы больше. Отдавал, отдавал, отдавал, пока не остался бы без последней рубашки. Окровавленный и разбитый. Только ничего у него не выйдет, слишком он богат, разориться не получится. Простым чеком не откупишься, а по-другому замаливать грехи Льюис не умеет.

Он слушает главврача, пытается вникнуть и пересказать суть Берте. Она стоит рядом и от злости скрипит зубами.

– Он говорит… Погоди секундочку… Он говорит… Будьте добры, повторите.

Терпение Берты лопается, и она выхватывает у него из рук трубку:

– Еще раз, и выражайтесь яснее, пожалуйста.

За следующие полторы минуты раздражение на ее лице сменяется недоумением, недоумение – яростью, ярость – решимостью, потом снова появляется ничего не выражающая маска, такую Берта надевает в кризисные моменты. Она отрывисто произносит несколько слов и вешает трубку.

– Девчонка беременна.

– Не может быть.

– Милый, – говорит она и звонит в колокольчик, призывая горничную, – как видишь, может.