Гений

Состояние Анджелы, вдобавок к сердечной слабости, осложнилось еще тем, что в самый момент родов у нее сделалась так называемая эклампсия, особый вид нервного расстройства, сопровождаемого конвульсиями. Установлено (во всяком случае, таковы были статистические данные того времени), что в одном случае из пятисот роды осложняются подобными симптомами, уносящими новорожденную жизнь. В половине случаев погибает также и мать, каковы бы ни были меры, принятые самыми опытными хирургами. На возможность этой болезни указывают известные изменения в почках, хотя вызывается она не ими. Пока Юджин во время родов находился в коридоре, он был избавлен от страшного зрелища, – Анджела лежала, уставившись в пространство, рот ее скривился в страшной гримасе, она вся изогнулась, руки ей свело, скрюченные пальцы медленно шевелились, вызывая представление о механической фигуре, у которой кончается завод. За этим последовало беспамятство и столбняк, и если бы ребенок не был немедленно удален из чрева, и мать и младенец погибли бы в страшных муках. Но и сейчас у Анджелы не было сил бороться за жизнь. Она ненадолго пришла в себя, и у нее началась сильнейшая рвота, а потом снова погрузилась в беспамятство, сопровождавшееся бредом. Она называла имя Юджина. Ей мерещилось, очевидно, что она в Блэквуде, и она просила его приехать. Он держал ее руку в своей и плакал, так как знал, что ему ничем уже не загладить своей вины. Каким он был зверем!

Он закусил губу и невидящими глазами уставился в окно. Однажды у него вырвалось: «Эх, и дрянь же я, пропащий человек! Лучше бы мне умереть!»

Весь день и большую части ночи Анджела провела в беспамятстве. В два часа пополуночи она пришла в себя и попросила показать ей ребенка. Сестра принесла его. Юджин взял ее за руку. Ребенка положили с ней рядом, и она заплакала от радости, но плач ее был тихий, еле слышный. Юджин тоже разрыдался.

– Девочка? – спросила она.

– Да, – ответил Юджин и немного спустя добавил: – Анджела, я должен тебе сказать… Прости меня. Мне стыдно. Я хочу, чтобы ты поправилась. Я буду совсем другой, правда.

Но даже произнося эти слова, он подсознательно думал о том, может ли он измениться. Не будет ли опять все по-прежнему, если она выздоровеет, а может быть, даже и хуже?

Она погладила его руку.

– Не плачь, Юджин, – сказала она. – Все будет хорошо. Я поправлюсь. И мы оба будем вести себя иначе. Я и сама не меньше виновата, чем ты. Я была слишком строга.

Она стала перебирать его пальцы, а он задыхался от слез. Что-то больно сдавило ему горло.

– Прости меня. Прости меня, – выговорил он с трудом.

Через некоторое время ребенка унесли, и у Анджелы снова начался бред. Она страшно ослабела – до такой степени, что не могла уже говорить, хотя вскоре и пришла в сознание. Она пыталась что-то сказать знаками. И Юджин, и сестра, и Миртл поняли ее. Ребенка! Его принесли, и сестра держала его перед нею; Анджела улыбнулась слабой, печальной улыбкой и перевела взгляд на Юджина.

– Будь спокойна, я позабочусь о ней, – сказал он, склонившись над кроватью.

Мысленно он произнес клятву. Он станет порядочным человеком – отныне и до конца своих дней он будет чист. Ребенка снова положили рядом с Анджелой, но она уже не в силах была двигаться. Она все больше и больше слабела и вскоре скончалась.

Юджин сидел возле нее, обхватив голову руками. Итак, его желание исполнилось. Анджела умерла. Он получил хороший урок – вот что значит идти наперекор совести, здоровому инстинкту, непреложным законам жизни. Он просидел так целый час, не внимая просьбам Миртл, пытавшейся увести его.

– Прошу тебя, Юджин! – молила она. – Пожалуйста, пойдем!

– Нет, нет! – отвечал он. – Ну, куда я пойду? Мне и здесь хорошо.

Наконец он все-таки встал и пошел за нею, недоуменно размышляя о том, как устроить теперь свою жизнь, кто будет заботиться об… об…

«Анджела?» – пришло ему в голову имя. Конечно, он назовет ее Анджелой. Он слышал, как кто-то сказал в разговоре, что у нее будут золотистые волосы.