Гений фантазии

Значительно освежившись от нескольких глотков этой влаги, которою гений разбавил мое вино, я несколько успокоился и мог слушать его странную беседу. Не могу припомнить всего, что он говорил мне; но он говорил, между прочим, что посещает иногда человеческое общество, чтоб освежать его от мелочных житейских расчетов и отупения.

Я слушал, развалившись в кресле, с закрытыми глазами, и, лакомясь виноградом, бросал по комнате его кожу. Гений принял это за знак пренебрежения, рассердился и быстро ушел с какой-то непонятной мне угрозой.

Я был очень рад его уходу, так как чувствовал непреодолимое желание, минут на пятнадцать или на двадцать, уснуть, – к чему я уже привык – после обеда. Ровно в шесть часов я должен был заглянуть в собрание одной страховой компании, так как полису, по которому было застраховано мое имущество, еще накануне истек срок. Взглянув на часы, стоявшие на камине, я заметил, к моему удовольствию, что мне для отдыха осталось еще двадцать минут. Я уснул.

Проснувшись, я вновь посмотрел на каминные часы и, к удивлению, заметил, что проспал всего три минуты. Я уснул опять, но, вновь проснувшись, к еще большему удивлению, увидал, что стрелка была все на том же месте… Часы остановились. На карманных часах моих было уже семь часов, – я опоздал.

«Ничего, подумал я, – завтра пораньше отправлюсь в контору компании и извинюсь». Но что же, однако, сделалось с часами? Когда я осмотрел их, то заметил, что комок жеваной виноградной кожи, которую я бросал по комнате, попал в минутную стрелку и остановил ее, приклеив к циферблату, стекло на котором мною же было разбито.

Я более не думал об этом и в обычный час лег спать. Поставив столик со свечей у изголовья моей постели, я попробовал было читать, но через несколько минут крепко уснул, не загасив свечи.

Сон мой был скоро нарушен вторичным приходом гения. Он с отвратительной гримасой стоял передо мной, раздвинув занавесы постели, и угрожал мне мщением за оказанный ему прием. Он окончил свою речь тем, что направил мне в горло кончик воронки и затопил меня целым океаном киршвассера. Наконец, мучение мое сделалось нестерпимо, и я проснулся… Это был сон. Между тем, в самую минуту моего пробуждения, на столик вскочила крыса, выхватила из подсвечника горящую свечу и убежала со своей опасной добычей, в щель. Мигом мои покои наполнились дымом, и не успел я придти в себя, как весь дом уже был объят пламенем…

Лестница пылала, и мне оставался только один выход в окно. К окну моему народ живо приставил длинную лестницу, по которой я и стал спускаться и благополучно достигнул бы земли, если бы не новый странный случай. Огромная свинья, которая своим брюхом и, вообще, физиономией несколько напоминала мне гения фантазии и которая до тех пор мирно дремала в грязи, вдруг вздумала почесать об мою лестницу плечо: через миг, вместе с опрокинутой лестницей, я лежал на земле разбитый…

Этот случай, в связи с потерей моего имущества, которое я опоздал перестраховать, и еще более важной для меня потерей моих спаленных волос, навел меня на серьезные размышления, результатом которых было сватовство.

Вскоре я познакомился с одной богатой вдовой, еще оплакивавшей потерю чуть ли не седьмого мужа, и вознамерился уврачевать ее растерзанное сердце предложением вступить с ней в законный брак. Она удостоила мои мольбы добрым согласием, хотя и не без некоторого колебания. Полный признательности и обожания, я стал перед ней на колени и покрыл пламенными поцелуями ее руки. Она покраснела и наклонила ко мне свое лицо, при чем распустившийся локон ее роскошных волос коснулся моего парика, с пожара заменившего мне мои утраченные волосы. Не знаю, как это случилось, но локон ее зацепил за мой парик и приподнял его на воздух, когда она выпрямилась. Я остался без парика, с голым, сиявшим, как кастрюля, черепом, а она смотрела на меня с гневом и презрением и насилу могла отцепить от своих волос мой несчастный парик. Таким образом, надежды мои относительно вдовы были разбиты неожиданным, но, несомненно, вполне естественным случаем.

Эта неудача привела меня в окончательное отчаяние, и я решился умереть, соскучась постоянными преследованиями судьбы. С этой мыслью я направился к ближней речке. Сняв с себя на берегу все платье (так как, по моему мнению, человеку приличнее всего умереть в том самом виде, в каком он родился), я бросился в волны. Единственным свидетелем моих последних минут была, неподалеку сидевшая, одинокая ворона, которая, наклевавшись выброшенных из-под наливки ягод, опьянела и отстала от стаи своих подруг.

Только что я до половины погрузился в воду, как птица быстро схватила необходимейшую часть моего костюма и полетела с ней. Отложив на время проект самоубийства и наскоро заменив недостающие брюки рукавами сюртука, я пустился за воровкой в погоню.