Гении и злодейство. Новое мнение о нашей литературе

– Мне что-то разговаривать с вами больше не хочется. Буду сегодня только стихи читать.

И объявил:

– «Во весь голос».

– Валяй!

– Тихо-о-о! – скомандовал Маяковский.

И стал хрипло читать:

– Уважаемые товарищи потомки!Роясь в сегодняшнем окаменевшем говне,

Наших дней изучая потемки, вы, возможно, спросите и обо мне...

– Правильно! В этом случае обязательно спросим! – кинул реплику другой голос, хилый, визгливый, но тоже мужской.

Маяковский славился остротой и находчивостью в полемике. Но тут, казалось, ему не захотелось быть находчивым и острым.

Еще больше нахмуря брови, он продолжал:

– Профессор, снимите очки-велосипед!Я сам расскажу о времени и о себе.Я, ассенизатор и водовоз...

– Правильно! Ассенизатор!

Маяковский выпятил грудь, боево, по старой привычке, засунул руки в карманы, но читать стал суше, монотонней, быстрей.

В рядах переговаривались.

Кто-то похрапывал, притворяясь спящим.

А когда Маяковский произнес: «Умри, мой стих...» – толстощекий студент с бородкой нагло гаркнул:

– Уже подох! Подох!

Так прошел в Институте имени Плеханова последний литературный вечер Маяковского. На нем была моя сестра. Домой она вернулась растерянная, огорченная.

Еще драматичнее было после премьеры «Клопа» у Мейерхольда. Жидкие аплодисменты. Актеры разбежались по уборным, чтобы спрятаться от Маяковского. Шныряли взглядами те, кто попадался ему на глаза. Напряженные, кисло-сладкие улыбки. От них и со стороны тошнило.

Словом, раскрылась обычная картина неуспеха.

А у Маяковского дома уже был накрыт длинный стол «на сорок персон», как говорят лакеи.

Явилось же пять человек.

Среди них случайно оказалась актриса Художественного театра Ангелина Осиповна Степанова.

Ее увидал Маяковский в вестибюле и пригласил:

– Поедем ко мне выпить коньячку.

Отказаться было неловко.

За ужином он сидел во главе пустынного стола. Сидел и мрачно острил. Старался острить.

Непригодившиеся тридцать пять приборов были как покойники.

Встретив на другой день Николая Эрдмана, Ангелина Осиповна сказала ему:

– Это было очень страшно.

– Да. Вероятно. Не хотел бы я очутиться на вашем месте. И на его тоже. На его и подавно» (А. Мариенгоф).

К этому можно добавить и выставку «Маяковский, 20 лет работы». Приглашения на нее поэт разослал многим представителям советской элиты, в том числе и членам правительства. Никто не пришел. Кто ж его знает почему. Не пришли – и все тут. В общем, привыкший к успеху поэт вступил в «черную полосу». На самом-то деле ничего страшного в происходящем не было. У всех случаются временные неудачи. Но поэт плохо умел держать удар. Он очутился в пустоте – и перетерпеть это не сумел.

Добавились и личные проблемы. Поэт в это время сошелся с московской актрисой Вероникой Полонской и усиленно звал ее замуж. А та не слишком спешила, хорошо представляя тяжелый характер поэта. Именно после очередного объяснения, когда Вероника Полонская спускалась по лестнице от Маяковского, грохнул выстрел...

Понятное дело, существует версия, что Маяковского убили чекисты. Еще бы! У нас всех убивают. Только вот снова возникает вопрос: а кому это было нужно? И ответа на него нет. Да никому! К тому же ни в каких политических разборках между вождями он участия не принимал. К советской власти поэт был лоялен до самой последней степени. Да если б был нелоялен... Что он мог бы сделать? К тому же Маяковский в конце двадцатых – это не Владимир Высоцкий и не Джон Леннон. Популярность его была значительна, но ограничена в основном комсомольской средой. Так что никаких внятных объяснений мотивов, по которым чекисты решили бы его устранить, не видно. К тому же Маяковский и без того находился в тот момент в распластанном состоянии. Доходяг не убивают.

* * *

Есть, правда, одна странность в этой истории. Маяковский ушел из жизни 14 апреля, а предсмертная записка написана двумя днями раньше. Вот ее текст.