Гении и злодейство. Новое мнение о нашей литературе

Надо сказать, что Булгаков был человеком мнительным и ранимым – а потому такое положение он воспринимал очень болезненно. Опасался, что вслед за статьями начнутся более серьезные дела. Это отражено в романе. В произведении присутствует и обыск с арестом. Обыск у писателя и в самом деле был. Но до премьеры «Дней Турбиных» – в мае 1926 года. Точных данных о том, с чем он был связан, нет. Скорее всего, с тем, что Булгаков много печатался за границей. Хотя сам признает, что вокруг эмигрантского журнала «Накануне», где публиковали его произведения, «группируется откровенная сволочь». Вся история русской эмиграции того времени – это история возни многочисленных разведок, каждая из которых пыталась использовать эмигрантов в своих целях. Вляпаться во что-нибудь в такой каше было проще простого. А уж попасть под подозрение – еще проще. Кто-то стукнул, вот к писателю и пришли.

Булгаков отделался сравнительно легко. У него произвели обыск, в ходе которого изъяли дневник. Потом два раза таскали к следователю. Вот, собственно, и все. Для меня, у которого более 70 приводов в милицию и которому два раза «шили дело», это выглядит смешно. Но люди бывают разные.

Дневник, правда, вернули только через три года. Но несмотря на то что Булгаков в нем, мягко говоря, без особой симпатии отзывался о существующей власти, органы больше его не беспокоили. Однако в конце двадцатых он явно опасался, что побеспокоят. Всерьез опасался – настолько, что оказался на некоторое время в психиатрической клинике. Той самой, описанной в романе, – это была больница, возведенная по последнему слову тогдашней медицины. Так что, повествуя, как у Мастера сдали нервы, Булгаков знал, о чем писал. В романе Мастер сжег свой роман, на самом деле Булгаков сжег свой дневник, который ему таки вернули работники органов. Что с рациональной точки зрения бессмысленно. Если уж вернули – значит, ничего интересного не нашли.

Не свет, а покой

В 1930 году Михаил Булгаков, ощущая себя загнанным в угол, пишет свое знаменитое «письмо Сталину». Вообще-то адресовано оно было правительству СССР. Полный текст письма приведен в приложении. Если же излагать вкратце, то писатель жалуется на свое положение. На то, что ему не дают печатать то, что он считает нужным. И предлагает правительству два варианта: либо вышлите меня за границу, либо дайте работу.

«Я прошу Правительство СССР приказать мне в срочном порядке покинуть пределы СССР в сопровождении моей жены Любови Евгеньевны Булгаковой».

Булгаков прелагает и другой вариант:

«Если же то, что я написал, неубедительно и меня обрекут на пожизненное молчание в СССР, я прошу Советское Правительство дать мне работу...

Я предлагаю СССР совершенно честного, без всякой тени вредительства специалиста – актера и режиссера, который берется добросовестно ставить любую пьесу, начиная с шекспировских и кончая вплоть до пьес сегодняшнего дня...»

Надо сказать, что тон письма отнюдь не просительный. Это больше похоже на ультиматум.

Подобные письма «на самый верх» пишут либо шизофреники, либо идеалисты, либо... те, кто полагает, что имеет на это право. Шизофреником Булгаков не был. Веры в безграничную доброту советской власти у него тоже не наблюдалось. А насчет права... Булгаков полагал, что он такое право имеет. Почему – об этом немного ниже.

Так или иначе, письмо Булгакова попало по назначению, оно было передано Ягодой лично Сталину. И как же поступает вождь? Письмо было написано 28 марта 1930 года. Через две недели, 12 апреля Ягода пишет поперек «шапки» резолюцию: «Надо дать возможность работать, где он хочет. Г. Я.

12 апреля».

А еще через два дня в квартире Булгакова раздается звонок лично Сталина. Вождь сказал следующее:

– Я извиняюсь, товарищ Булгаков, что не мог быстро ответить на ваше письмо, но я очень занят. Ваше письмо меня очень заинтересовало. Мне хотелось бы с вами переговорить лично. Я не знаю, когда это можно сделать, так как, повторяю, я крайне загружен, но я вас извещу, когда смогу вас принять. Но во всяком случае постараемся для вас что-нибудь сделать.

И сделали. Булгаков занял должность ассистента-режиссера во МХАТе. Его пьесы снова стали идти в театрах.

Почему Сталин поддержал Булгакова? Это любят объяснять изощренным коварством вождя. Дескать, он специально создавал себе имидж эдакого покровителя искусств. Почему-то, когда речь заходит о Сталине, всегда стараются придумать какое-нибудь заковыристое объяснение, добавляющее черной краски к его портрету. Минуя самое простое. Да просто нравились Сталину пьесы Булгакова! И все тут. К примеру, «Дни Турбиных» вождь посетил 15 (!) раз. Один из артистов Театра Вахтангова вспоминал, что после другой булгаковской пьесы, «Зойкина квартира», Сталин сказал: «Хорошая пьеса. Не понимаю, совсем не понимаю, за что ее то разрешают, то запрещают. Хорошая пьеса. Ничего дурного не вижу».