Гении и злодейство. Новое мнение о нашей литературе

Но... Не складывается у поэта жизнь вдали от столиц. Он пишет слезливые письма влиятельным коллегам по литературе. Пытается вернуть милость вождя. Сочиняет совершенно беспомощную оду Сталину. И в конце концов возвращается в обе столицы, где обходит братьев-письменников и просит материальной помощи. Все вроде налаживается. В 1938 году Мандельштам даже получил от Литфонда путевку в подмосковный дом отдыха «Саматиха». Но братья-литераторы – они и есть литераторы. Секретарь Союза писателей В. Ставский (писатель-романист) пишет письмо наркому НКВД Ежову, в котором обвиняет Мандельштама, что тот намеренно создает вокруг себя шумиху, выставляет себя в качестве жертвы. И просил принять меры.

Заметим, это не донос, а вполне официальное заявление, к которому приложен отзыв о стихах Мандельштама. Отзыв, прямо скажем, весьма нелестный. Подписан он Петром Павленко, не каким-нибудь халтурщиком, а будущим автором сценария к фильму Эйзенштейна «Александр Невский» (на ТАКОЙ фильм халтурщиков не ставили). Кстати, товарищ Ставский был тоже своеобразным человеком. Пламенный революционер, комиссар времен Гражданской войны, несколько раз раненный. Так что, возможно, он и в самом деле писал что думал. К тому же, честно говоря, складывается впечатление, что так оно и было – уж больно настойчиво Мандельштам обходил литературные квартиры.

Кстати, впоследствии Ставский, будучи на войне военным корреспондентом, погиб на боевом посту – от пули немецкого снайпера. Как журналист, я снимаю перед ним шляпу. Этот человек умер, выполняя свой долг. «Помянуть нам впору мертвых репортеров» (К. Симонов).

А Мандельштам... На этот раз Сталин не выручил. На дворе был разгар ежовщины. Мандельштаму быстренько пришли «контрреволюционную агитацию» и закатали на пять лет на Колыму. Там его след теряется. Существует версия, что его кто-то там видел, но она очень недостоверна.

Но, честно говоря, если кто-то о Мандельштаме и помнит, кроме профессиональных филологов, то лишь благодаря раскрученному вдовой мифу. Даже в застойное время в среде фрондирующей интеллигенции его чтили – но не читали. Самиздатовские и «тамиздатовские» книги поэта со значением передавали друг другу – и все. И дело не в том, что его не печатали. Есенина тоже не печатали. Но вот, к примеру, мой отец узнал его стихи в 1940 году в устной передаче. Маяковского в застойное время с упоением читали даже те, кого от любого признака «совка» тошнило. А Мандельштам... Жалко, конечно, человека. Не повезло ему. Но и многим другим повезло не больше.

Борис Пильняк. Игра втемную

Борис Пильняк – во всех отношениях является интереснейшим представителем той эпохи. В двадцатых годах это был, пожалуй, самый читаемый писатель. Ну разве что если не считать Зощенко. Но последний был все-таки юмористом. А Пильняк писал серьезные и достаточно замороченные в модернистком ключе произведения. Недаром лефы не уставали возмущаться, что, мол, этот Пильняк взял наши наработки и их «разбавил». То есть позаимствовал лучшее из авангардных изысков и довел их до массового читателя.

Настоящее имя писателя – Борис Вогау. Он родился в 1894 году и происходил из поволжских немцев. В литературу вступил с романом «Голый год», посвященным Гражданской войне. Произведение было написано в ярко выраженном модернистском ключе. Многие образы оттуда – например, большевики как «кожаные куртки», эдакие безличные, но грозные бойцы – ему припоминали потом до конца жизни. Но роман был по-всякому «за революцию». К тому же он понравился. Модернизм в нем был к месту, подчеркивая ту безумную, трагическую и великую эпоху.

Вскоре пришла слава. Пильняк много писал и столь же много печатался. Приклеенное «пролетарскими» писателями определение «попутчик» ему особо не мешало. Кроме того, Пильняк свел знакомство с Троцким и его окружением. Как мы помним, Лев Давидович общался лично со многими заметными писателями и поэтами. Но Пильняк пошел дальше шапочного знакомства, он близко сошелся с окружением Троцкого. Одним из его знакомых стал Карл Радек.

К. Радек