Гении и злодейство. Новое мнение о нашей литературе

«Вы знаете, я думаю, это даже пошло мне на пользу, потому что те два года, которые я провел в деревне, – самое лучшее время моей жизни. Я работал тогда больше, чем когда бы то ни было. Днем мне приходилось выполнять физическую работу, но, поскольку это был труд в сельском хозяйстве, а не работа на заводе, существовало много периодов отдыха, когда делать нам было нечего».

В продолжение всей своей дальнейшей жизни он не пытался делать из своей ссылки трагедию и вообще всячески избегал спекуляций на эту тему.

Друзья навещали Бродского когда хотели. Кроме того, поэт отметился в местной многотиражке «Призыв», напечатав там свое стихотворение. Тем временем зашевелилась западная общественность. Если наших писательских кураторов из органов называли литературоведами в штатском, западных радетелей о гонимых российских литераторах можно назвать славистами из Лэнгли[43]. Они погнали волну – и в результате в 1965 году Верховный суд РСФСР сократил срок Бродского до фактически отбытого и отпустил его с Богом.

А дальше? Не было ничего особо интересного. Пошла та же богемная жизнь. У Бродского была возможность опубликоваться – но тут он пошел на принцип. По одним сведениям, требовал включить в сборник стихов «Зимняя почта» свои длинные поэмы, по другим – отказался исправить несколько строчек. Зато в том же году выходит его книга в США. Начинается жизнь «опального поэта», к которой впоследствии будут многие стремиться. Это когда ты в родной стране никто, но вокруг тебя бегают иностранные журналисты. Опять же – из Лэнгли.

Так или иначе, в 1972 году Иосиф Бродский без особого шума перебрался за океан. И там все было спокойно. Поэт и в США не лез в политику, а жил себе тихо, довольствуясь известностью среди славистов и представителей русской эмиграции. Но в 1987 году ему дали Нобелевскую премию по литературе. В это время у нас уже была гласность. И вот постаревшие друзья Бродского бросились его раскручивать. Шум стоял страшный. Только кончился он ничем. Почему? Читатель может меня спросить: а почему я, изложив биографию поэта, ничего не сказал о его стихах? А потому, что мне они неинтересны. Нет, по-моему, это вполне добротные стихи. Но мне от них ни жарко ни холодно. Может, я не прав, но давайте выстроим триаду: Мандельштам-Пастернак – Бродский. Если кто-то думает, что сейчас начну говорить об их еврейской национальности, то ошибается. Она меня не волнует. Дело в другом. Они были «книжными мальчиками». Дело даже не в том, что они никак лично не участвовали в передрягах XX века. Маяковский и Есенин тоже не штурмовали Перекоп, не шли с белогвардейцами в Ледовый поход и не носились по степи на махновских тачанках. Но! Они пытались почувствовать эту страшную эпоху. А данные товарищи от реалий XX века самоустранились. Они, видите ли, не хотели ее видеть. Так что, по-моему, они могут быть интересны только тем, кто при звуках выстрелов прячет голову под подушку.

Как показал жестокий рынок, так думаю не только я. В самый пик раскрутки Бродского вышел трехтомник поэта. Первый том разошелся тиражом в двадцать тысяч. Второй – в пятнадцать. Третий – в десять. Это было еще в те времена, когда поэтические книги покупали. Но – не оказалось в России больше читателей Иосифа Бродского! Ну и слава богу. Они хоть его читают. На этом историю о Бродском можно закончить. Перейдем к более интересным темам.

Александр Солженицын. Двусмысленный пророк

Жить не по лжи?

Я рассказал о двух способах литературного существования в шестидесятых – семидесятых годах. Но имелся и еще один. Он начался со второй «опальной» Нобелевской премии по литературе, которую получил Александр Солженицын.

Начнем, как обычно, с канонической истории. Александр Исаевич Солженицын вошел в литературу в 1962 году, напечатав в журнале «Новый мир» рассказ «Один день Ивана Денисовича», в котором рассказал о своих личных лагерных впечатлениях. Он был арестован на фронте в 1945 году и получил десять лет за создание контрреволюционной организации. В переписке со школьным другом Николаем Виткевичем он сильно ругал Сталина.

По некоторым сведениям, публикацию санкционировал сам Хрущев, у которого ее пробивал редактор журнала Александр Твардовский.

Критика приняла рассказ восторженно. И это понятно. «Один день Ивана Денисовича», даже если отвлечься от темы, – это произведение, по которому можно учиться русскому литературному языку. Буквально ни слова там не добавить, не убавить. Потом в том же журнале вышли еще несколько рассказов – в том числе не менее знаменитый «Матренин двор».