Гений. Оплот

Она двинулась на него с вызовом в пылающих глазах. Юджин был поражен. Он еще никогда не видел женщины в таком бешенстве. В этом было что-то ошеломляющее, что-то прекрасное, что-то напоминающее сильную грозу и сверкание молний. Анджела, оказывается, способна метать громы. Он этого не знал. Это поднимало ее в его глазах, придавало ей новое очарование, так как сила всегда прекрасна, в чем бы она ни выражалась. Анджела была такая маленькая, но такая суровая, решительная. Он увидел ее с совершенно новой стороны и невольно залюбовался ею, хотя и был уязвлен ее оскорблениями.

– Нет, нет, Анджела, – сказал он мягко, движимый искренним желанием облегчить ее горе. – Ты на это не способна. Ты не могла бы.

– Нет, могла бы! Могла бы! – воскликнула она. – Я убью и ее и тебя!

Но тут гнев ее достиг своей высшей точки и наступил перелом. Теплота и сочувствие в обращении Юджина переполнили чашу. Терпеливое молчание, с которым он выслушивал ее упреки, искреннее сожаление, что он не может или не хочет ничего с этим поделать (она читала это на его лице), та непосредственность, с какой он, вопреки всему, продолжал верить, что она любит его, – все это было выше ее сил. Она с таким же успехом могла бы пробить лбом каменную стену. Она может убить его и эту женщину, кто бы она ни была, но этим не изменит его отношения к ней. А между тем ей только это и нужно. Душераздирающие рыдания вырвались у нее из груди, сотрясая все ее тело, как тростинку. Она уронила руки на кухонный стол, припала к ним головой и, упав на колени, рыдала, рыдала без конца. Юджин растерянно стоял над ней и думал о том, что это он разрушил ее мечту. Как это ужасно! Она права, он – лжец, он – пес, он – негодяй. Бедная маленькая Анджела! Но все равно, сделанного не воротишь. Чем он может помочь ей! Можно ли вообще чем-нибудь помочь в таких случаях? Нет, конечно. Она сражена горем, сердце ее разбито. На земле нет исцеления от этого. Священники отпускают грехи тем, кто преступил закон, но кто исцелит раны сердца?

– Анджела, – ласково окликнул он ее. – Анджела! Прости. Не плачь, Анджела, не надо плакать.

Но она не слышала его. Она ничего не слышала. В безысходном отчаянии она продолжала судорожно рыдать, и ее изящная, хрупкая фигурка, казалось, вот-вот сломится под тяжестью горя.

Глава XXIX

Но на этот раз Юджин не дал чувству жалости увлечь себя. При подобных обстоятельствах у мужчины всегда есть возможность заключить в объятия жертву своей жестокости, нашептывая ей участливые или покаянные слова. Другое дело – истинная доброта и раскаяние, которые влекут за собою исправление. Но для этого требуется полное бескорыстие и умение закрыть глаза на зло, причиняемое тебе. Юджин не принадлежал к числу тех, кого может исправить зрелище чьих-то страданий. Он глубоко сочувствовал Анджеле. Он остро переживал вместе с ней ее горе, но не настолько, чтобы отрешиться от своего, как ему казалось, законного права наслаждаться всем прекрасным. Что плохого, спрашивал он себя, в том, что он тайно обменивался ласковыми взглядами и нежными излияниями с Карлоттой или с какой-нибудь другой женщиной, которая нравилась ему и которой нравился он? Неужели такая близость – в самом деле зло? Он не тратил на Карлотту денег, принадлежащих по праву Анджеле – разве что какие-то гроши. Он не помышлял о женитьбе на ней, и она не рассчитывала выйти за него замуж – да это и невозможно было бы. Он только хотел наслаждаться ее обществом. Какое же зло причинял он этим Анджеле? Ровно никакого – если бы она ничего не узнала. Другое дело, когда она знает, – это, конечно, очень печально и для нее и для него. Но если бы роли переменились и Анджела вела себя так, как он по отношению к ней, это его нисколько не огорчало бы. Рассуждая таким образом, Юджин одно упускал из виду: что он не любил Анджелу, а она любила его. Такие доводы напоминают кружение белки в колесе. Да это собственно и не доводы. Это анархия чувств и ощущений. Здесь не видно желания найти какой-то выход.

Сцены повторялись, за первым припадком бешенства и горя последовали другие, но уже менее сильные. Проявление всякого чувства только однажды достигает своей высшей точки. Далее это уже лишь отголоски затихающего грома, сверкание зарниц. Анджела обличала Юджина во всех его недостатках и дурных наклонностях, а он только смотрел на нее своим мрачным взглядом и время от времени вставлял: «Да ничего подобного! Ты знаешь, что я вовсе не такой уж дурной человек». Или: «Зачем ты меня оскорбляешь? Ведь это все неправда». Или: «Зачем ты так говоришь?»

– А затем, что это так, и ты знаешь, что это так! – отвечала Анджела.

– Послушай, Анджела, – сказал ей как-то Юджин, стараясь воздействовать на нее логикой, – какой тебе смысл так меня унижать? Ну что толку, что ты бранишь меня всякими словами? Ты хочешь, чтобы я тебя любил, да? Ведь все дело в этом? Ничего другого тебе не нужно? Но разве ты заставишь любить себя тем, что будешь оскорблять меня? Если я не могу любить – значит, не могу. Зачем же эти ссоры?