И она пошла по просторам бежевой плитки и темного дерева, спиной чувствуя его взгляд и одергивая сзади свитер, как школьница, вызванная к доске и не смеющая оборотиться к классу задом.
— Направо! — издалека негромко приказал мужик, она оглянулась на него — он снимал куртку — и свернула.
За углом — угол был вовсе не угол, то ли круглый, то ли овальный, — открылся небольшой уютный зал, который можно было бы показывать в фильмах «из жизни миллионеров» наряду с мобильными телефонами, инкрустированными бриллиантами, автомобильными салонами, инкрустированными розовым деревом, и хрустальными бокалами, инкрустированными золотом. Вокруг простиралась неописуемая красота, но лучше всего были окна — от пола до потолка, полукруглые, легкие, — и смотрели они в засыпанный снегом сад, синевший в холодных сумерках.
Ольга подошла поближе.
За окнами была небольшая каменная терраска со сдвинутыми к стене плетеными креслами и круглыми фонарями, а дальше лежали сугробы и, не шелохнувшись, стояли сосны, почему-то всегда напоминавшие Ольге гигантский церковный орган. На темных лапах лежали белые подушки снега, и казалось, что дом стоит в волшебном лесу.
За ее спиной раздался шорох, щелчок, и за окнами, по периметру каменной террасы, вспыхнули фонари, и сосны за границей очерченного светом круга провалились во мрак.
Ольга оглянулась. Хозяин дома стоял у двери и внимательно смотрел на нее.
— Зажечь камин? — спросил он после короткого молчания.
Ольга пожала плечами:
— Как хотите.
Он присел на корточки перед громадным белым камином. Стукнула решетка, чиркнула спичка, и чуть-чуть потянуло дымом.
— Кузмин на самом деле… помер?
— Он не помер! — возразила Ольга. — Его убили! Почти на пороге нашего дома.
— Кто его убил?
— Вот именно это мне нужно выяснить, — сказала она очень твердо. — Потому что в убийстве обвиняют моего мужа.
— А ваш муж его не убивал? — уточнил мужик.
— Нет!
Он пошевелил в камине поленья, отчего огонь заплясал живее, и сел на диван.
— Садитесь. В ногах правды нет.
Он еще помолчал, а потом сказал решительно:
— Я бы сам его убил давно. Поэтому ничего удивительного в том нет.
— Как?! — поразилась Ольга.
Мужик сделал неопределенный жест рукой:
— Ну, он был очень неприятный человек. Просто… гадкий.
Ольга оскорбилась. Это было довольно сложное чувство, но основная составляющая, пожалуй, такая — Кузя был частью нашей жизни. К вашей он не имел и не мог иметь никакого отношения! Что вы-то можете знать о том, каким он был, и что заставляло его быть таким?!
Поэтому она сказала язвительно:
— Вам-то что за дело, приятный он или неприятный! Он наш друг, то есть был нашим другом, и для нас важно, кто и за что его убил!
— Мне нет никакого дела до того, кто его убил, — согласился мужик. — Но он очень мешал мне жить.
— Кузя?! — переспросила Ольга. — Вы его, наверное, путаете с кем-нибудь! Как он мог вам мешать?! Кто вы и кто… он?
Мужик пристально и насмешливо смотрел на нее, покуривая сигарету.
— Он не давал мне усыновить Женьку. Он все время мне мешал. Каждый раз поездка на море или в горы у нас выливалась в многомесячную процедуру! А командировки!… Мой адвокат караулил его у проходной, у общежития, у магазина!… Чтобы подписать эту чертову бумагу, доверенность! А он только кобенился, мать его!…
Он вдруг вспылил так, что стукнул кулаком по деревянному столику, на котором в корзине лежали красные крепкие зимние яблоки. Одно лежало отдельно, оно покатилось и упало.
— Несколько раз мы оставляли Женьку у бабушек, потому что этот ваш Кузмин так и не подписал нам доверенность! А у меня еще работа такая, я месяцами живу за границей! И вот каждый раз, каждый чертов раз мы гадали, разрешит он нам взять с собой ребенка или не разрешит! Соизволит его величество или не соизволит! Когда не разрешал, Катя моталась туда-сюда, чтобы быть то с сыном, то со мной, а этот ваш… друг все только выламывался!… Когда отменили доверенности, ей-богу, мы в церкви свечку поставили за здоровье того, кто это сделал!
Ольга слушала очень внимательно. Так внимательно, что от тишины, когда он замолчал, у нее даже в ушах тоненько, по-комариному зазвенело.
— И… что? — спросила она, чтобы прервать этот комариный звон.
— Да ничего, — сказал мужик, нагнулся и подобрал яблоко. — Гад он последний, этот ваш Кузмин! Женька ему не нужен, ну, совсем не нужен! Я с ним даже говорить пытался! Ты, говорю, сука, к ребенку не приехал ни разу, игрушку ему не купил, в каком он классе, не знаешь! Какой ты отец?! Я ему говорю, тебе, суке, только бы нам нервы помотать!
— А он?
— А он мне на это — тебе все в жизни задаром досталось! Это мне-то!… Вот покрутись теперь, попрыгай вокруг меня! Ты вот весь такой из себя успешный, богатый, а я маленький ничтожный человечишка, и будет по-моему, а не по-твоему!
Ольга отошла от окна и присела к нему на диван.
— Не может такого быть, — сказала она, подумав. — Никак не может.
— Чего не может быть?