Гений российского сыска И. Д. Путилин. Гроб с двойным дном

¾ Да, да! — рванулся польский магнат к своему врагу-начальнику русской сыскной полиции. — Теперь и я вас умоляю, спасите Болеслава!

¾ Я весь к вашим услугам. Угодно вам переехать из гостиницы в мой замок? Распоряжайтесь, как вам угодно.

¾ Благодарю вас, но как раз этого не надо делать. Если вам угодно, чтобы я спас вашего сына — если это только не поздно — я вас попрошу держать мой приезд в Варшаву в полной тайне. Я буду являться к вам, когда мне потребуется. Мой пароль — «Рго Christo morior» — «умираю за Христа».

Путилин, сопровождаемый графом, направился к двери. В ту секунду, когда он взялся за дверную ручку, послы­шался голос:

¾ Libertas, serenissime?[7]

 ¾ Amen! — ответил граф. — Аминь!

Быстрее молнии Путилин прикрыл рукой свой орден и, когда отворилась дверь и на пороге ее показалась фи­гура толстого, упитанного патера-ксендза, громко, по-поль­ски обратился к магнату:

¾ Имею высокое счастье откланяться вашему ясновель­можному сиятельству...

ТАЙНЫЙ ТРИБУНАЛ СВ. ОТЦОВ. СМЕРТНЫЙ ПРИГОВОР

Низкая, сырая комната со сводчатым потолком тонула в полумраке. В этой тьме скрывались очертания каких-то странных, непонятных предметов: высокой лестницы, жерновов, жаровень, колодок.

Чем-то безконечно унылым, страшным веяло от всей обстановки этого непонятного помещения.

Колеблющийся свет длинных толстых свечей, вставленных в высокие подсвечники-канделябры, бросал багровые блики на каменные стены, на сводчатый потолок, с которого порой сбегали капли воды и падали со стуком на плиты комнаты.

За длинным столом, на котором горели эти странные свечи, сидели семь человек, все с характерными лицами католических служителей церкви — иезуитов, в обычных рясах-сутанах.

¾ Итак, — начал сидящий по середине стола высокий худощавый человек в фиолетовой сутане с резко очерченным лицом, к которому особенно почтительно отно­сились все иные присутствующие. — Нам предстоит, святые отцы, сегодня постановить окончательный приговор по делу молодого безумца.

¾ Так, ваша эминенция, — послышался почтительный ответ заседающих.

¾ Вы, конечно, все осведомлены о причине нашего конклава в этом печальном, но необходимом для пользысвятой церкви месте? Вам известно, со слов тайного донесения достопочтенного духовника графов Ржевусских, о преступлении молодого графа? Да? Bene. Теперь, стало быть, мы можем перейти ad consultationem. На совещание я ставлю два вопроса: виновен ли безумец в преступ­лении ad ferendam, то есть в таком, которое он собирается совершить, и, если виновен, то какое наказание он за это должен понести. Ваши аргументы, святые отцы?

¾ Виновен... Виновен... Виновен, — раздались голоса.

¾ Более мотированно? — отдал приказ его эминенция.

¾ Переход в лоно проклятой православной церкви... Поношение святой католической; издевательства и насмешки над нами, скромными ее служителями. Это — maxima culpa[8], это — измена Христу.

 ¾ И, взвесив все это, какое наказание?

Минуту в комнате со сводчатым потолком царило молчание.

¾ Mors... Смерть! — погребальным эхом пронеслось по помещению, где заседал тайный трибунал святых отцов.

¾ Sic. Так. Но все это было contra... «против» обвиняемого. Не найдется ли голос и pro, «за» него?

¾ Прошу благословения святых отцов во главе с вами, ваша эминенция, но я думал бы, это наказание не соответствует преступлению, которое юноша собирается совершить.

¾ Как?! — в один голос воскликнули заседающие.

¾ Виноват, я не так формулировал мою мысль, — смутился престарелый служитель католического Христа. — Я хотел сказать, что тут — juventas... молодость... Любовь... легкомыслие... кроме того, ради высокочтимого графа Сигизмунда Ржевусского нам бы следовало пощадить жизнь его единственного сына... Он оказывал столько услуг нашей святой церкви...

¾ Ваши ответы? — обратился к святым отцам его эминенция.

¾ Отдавая должное любвеобильному сердцу моего сослужителя во Христе, я считаю, однако, необходимым резко разойтись с ним во мнениях, и вот по каким причинам. — Послышался елейно сладкий голос доносчика-предателя, исповедника Н-го костела. — Во первых, primo: в то политически смутное время, которое мы переживаем, нам нужны верные католики, а не перебежчики-ренегаты. Если сегодня ради прекрасных глаз «москальки» обви­няемый готов переменить религиозную веру, то... поручитесь ли вы, святые отцы, что назавтра, ради еще более пре­красной наружности новой еретички, он не променяет и свою политическую веру, свое народное credo? Где же наш политический патриотизм?

¾ Верно... Верно, — прокатилось под мрачными сво­дами.