Гений российского сыска И. Д. Путилин. Мертвая петля

Назаров понял, что ему придется рассчитывать исключительно на собственные сообразительность иэнергию. По счастью, рядом с постоялым двором Назаров увидел дом, ярко освещенный, в окнах которого он разглядел фигуру жандарма. Оказывается, тут шла свадьба, на которой пировал жандарм. Назаров немедленно его вызвал и попросил его оказать содействие.

Оставив у каждого выхода из дома Суворовой по человеку, Назаров стал стучаться в двери постоялого двора. В эту минуту жандарм Маслюк, стоявший около двора дома, услышал какой-то шелест, как бы шум шагов человека.

— Ваше благородие, — подбежал к Назарову жандарм, — точно, человек во дворе прячется.

Когда двери постоялого двора были открыты, Назаров, а за ним вся свита поспешно бросились во двор. Во дворе стояли доморощенные экипажи, телеги, сани и виднелась большая груда сложенных дров. Назаров сразу подошел к дровам и начал внимательно вглядываться. Вдруг он испустил радостный крик:

— Ага! Наконец-то попался…

За грудой дров лежал притаившийся человек.

— Ну, вставай, братец, теперь уже все равно никуда глубже не спрячешься.

— Берите его, господа! Арестуйте!

В то время пока полиция извлекала из дров Ивана Михайлова, Назаров бросился на чердак дома, где и нашел другого разыскиваемого — Федора Михайлова.

Они оба назвались своими именами.

Назарову сразу бросилось в глаза, что Иван Михайлов был более перепуган и смущен, чем брат его, Федор. Прежде, чем приступить к их обыску, Назаров обратился к Ивану Михайлову:

— Ну ка, любезный, покажи свои руки.

Тот протянул. Они были все изрезаны. Последнее сомнение исчезло. Убийца иеромонаха Иллариона был пойман. Начался обыск.

В кармане пальто Ивана Михайлова было найдено: желтый бумажник, в котором оказалось кредитными бумажками 97 рублей, открытые золотые часы с золотой цепью, складной медный образок и другие глухие золотые часы с цепью, а также носовой платок. В кармане брюк — две пары перчаток: лайковые и замшевые.

У Федора Михайлова было обнаружено: кошелек с окровавленными трехрублевками, 13 золотых монет, из которых 4 русских, а 9—20 франковых, серебро и другие монеты.

На нижнем белье Ивана Михайлова были заметны кровяные пятна.

Составили протокол, вещи, опечатанные печатью пристава, были вручены Назарову, а преступников, впредь до особого распоряжения, подвергли аресту при становом квартале.

Назаров немедленно дал мне телеграмму о поимке преступников. Я сообщил об этом обер-полицмейстеру. По его распоряжению Михайловых от Окуловки до Петербурга сопровождали три жандарма и, кроме того, от станции Вишера — три полицейских надзирателя.

— Молодец, Назаров! — похвалил я энергичного агента, выслушав его доклад. — Ну, давайте мне сюда Михайловых.

Через несколько минут они оба стояли в моем кабинете.

— Вы убили иеромонаха Иллариона? — спросил я.

— Не мы

, ваше превосходительство, а я один… — ответил Иван Михайлов.

— Ну, рассказывай, как было дело.

Исповедь его, в первой своей части, была такова: ему 18 лет, вероисповедания православного. В настоящее время нигде не служит, дней за двадцать до совершения убийства уволен от должности стрелочника при станции Окуловка. До поступления на железную дорогу был прислужником в Александро-Невской лавре, исполняя обязанность коридорного слуги. Прибыл в Петербург из Окуловки утром 8 января. По приезде пошел в трактир близ лавры, пил чай, потом пошел на фабрику Берта, но не дошел, а остановился ночевать у неизвестных ему чухон. Утром следующего дня был в трактире, пил водку, оттуда пошел на Николаевский вокзал, потом в лавру, где и провел целый день и ночевал с дозволения знакомых ему сторожей.

— В восьмом часу вечера, десятого января, — продолжал убийца, — пришел я опять в лавру и направился прямо в келью иеромонаха Иллариона.

— С целью убить и ограбить его? — спросил я.

— Нет. В то время у меня и мысли этой не было. Просто хотел повидать отца Иллариона, потому ведь, я служил ему. Дверь кельи на ключ заперта не была. Отворил я дверь, вошел в прихожую и громко сказал: «Боже наш, помилуй нас!»

«Аминь!» — послышался голос Иллариона. Я вошел тогда в комнату; из другой комнаты навстречу мне вышел отец Илларион, неся в руке сахар; самовар уже стоял в первой комнате за перегородкой на столе. На нем я заметил какую-то посуду и перочинный нож. В той же комнате на окне лежали два ножа: один — для колки сахара, короткий и толстый, другой — для резания хлеба. Подойдя под благословение и получив его, мы стали разговаривать. Иеромонах Илларион стал спрашивать меня, что теперь делаю, где служу. Я все ему рассказал, поведав, что приехал в Петербург приискивать себе место на железной дороге.

«Дело, дело, чадо, работать надо… в лености жизнь не угодна Богу, — заговорил отец Илларион. — А теперь давай чайком побалуемся». Он подошел к окну и стал колоть сахар.