Гений русского сыска И.Д. Путилин

– Скажи, ты очень внимательно осмотрел труп? Неужели нет никаких следов насилия, борьбы?

– Никаких.

– Нужно тебе сказать, дружище, – задумчиво произнес Путилин, – что этот случай я считаю одним из самых интересных в моей практике. Признаюсь, ни одно предварительное следствие не давало в мои руки так мало данных, как это.

– Э, Иван Дмитриевич, ты всегда начинаешь «за упокой», а кончаешь «за здравие»! – улыбнулся я.

– Так ты веришь, что мне удастся раскрыть это темное дело?

– Безусловно!

– Спасибо тебе. Это придает мне силы.

И мой друг опять погрузился в раздумья.

– Темно… темно… – тихо бормотал он про себя.

Он начал в задумчивости чертить указательным пальцем по столу, а затем его лицо на мгновение осветилось довольной улыбкой.

– Кто знает, может быть… да, да, да…

Я уже знал привычку моего талантливого друга обмениваться мыслями с… самим собой и поэтому нарочно не обращал на него ни малейшего внимания.

– Да, может быть… Попытаемся! – громко произнес Путилин.

Он встал и, подойдя ко мне, спросил:

– Ты хочешь следить за всеми перипетиями борьбы?

– Что за вопрос!

– Так вот, сегодня ночью тебе придется довольно рано встать. Ты не посетуешь на меня за это? И потом – ничему не удивляйся… Я, кажется, привезу тебе маленький узелок…

Я заснул как убитый, без всяких сновидений, тем сном, которым спят измученные и утомленные люди.

Сколько времени я спал – не знаю. Меня разбудили громкие голоса.

– Вставай, вот и я!

Я протер глаза и быстро вскочил с постели.

Передо мною стоял оборванный золоторотец[2]. Худые, продранные штаны. Какая-то бабья кацавейка… Вокруг шеи обмотан грязный гарусный[3]

шарф. Дико всклокоченные волосы космами спускались на синебагровое, все в ссадинах лицо.

Я догадался, что передо мной – мой гениальный друг.

– Ступай! – отдал я приказ лакею, на лице которого застыло выражение сильнейшего недоумения.

– Постой, постой, – улыбаясь, начал Путилин, – ты не одевайся в свое платье, а вот, не угодно ли тебе облачиться в то, что я привез в этом узле.

И передо мною появились какие-то грязные отрепья, вроде тех, которые были на Путилине.

– Что это?..

– А теперь садись! – кратко изрек Путилин после того, как я оделся. – Позволь мне заняться твоей физиономией. Она слишком прилична для тех мест, куда мы идем…

Среди нищей братии

Бум! Бум! Б-у-ум! – глухо раздавался в утреннем промозглом воздухе звон колокола Спаса на Сенной. Это звонили к ранней обедне. Сквозь неясный просвет утра с трудом можно было разобрать очертания темных фигур, направляющихся к паперти церкви. То шли нищие и богомольцы.

Ворча, ругаясь, толкая друг друга, изрыгая отвратительную брань, спешили площадные нищие и нищенки скорее занять свои места, боясь, как бы кто другой, более нахальный и сильный, не завоевал лучшее местечко.

– О, господи! – тихо неслись шамкающие звуки беззубых ртов стариков и старух-богомолок, крестившихся широким крестом.

Когда Путилин и я, подойдя к паперти, вошли в притвор церкви, нас обступила озлобленная толпа нищих.

– Это еще что за молодчики появились? – раздались негодующие голоса.

– Ты как, рвань полосатая, смеешь сюда лезть? – наступала на Путилина отвратительная, вся в лохмотьях, старая мегера.

– А ты что же, откупила все места, ведьма? – сиплым голосом дал ей отпор Путилин.

Моментом взбеленились все.

– А ты думаешь, даром мы тут стоим? Да мы себе каждый местечко покупаем, ирод рваный!..

– Что с ними долго разговаривать! Взашей их, братцы!

– Выталкивай их!

Особенно неистовствовал страшный горбун.

Все его безобразное тело, точно тело чудовища-спрута, порывисто колыхалось, длинные цепкие руки-щупальца готовы были, казалось, схватить нас и раздавить в своих отвратительных объятиях, единственный глаз, налившись кровью, горел огнем бешенства.

Я не мог сдержать дрожи отвращения.

– Вон! Вон отсюда! – злобно рычал он, наступая на нас.

– Что вы, безобразники, в храме божьем шум да свару поднимаете? – говорили с укоризной некоторые богомольцы, проходя притвором церкви.

– Эх, вижу, братцы, народ вы больно уж алчный!.. – начал Путилин, вынимая горсть медяков и несколько серебряных монет. – Без откупа, видно, к вам не влезешь. Что с вами делать! Нате, держите!

Настроение нищих вмиг изменилось.

– Давно бы так… – проворчала старая мегера.

– А кому деньги-то отдать? – спросил Путилин.

– Горбуну Евсеичу! Он у нас старшой. Он староста.

Безобразная лапа горбуна уже потянулась к Путилину, и алчная улыбка зазмеилась на его страшном лице.

– За себя и за товарища? Только помните: две недели третью часть выручки нам – на дележ. А то все равно сживем!..

Ранняя обедня подходила к концу.

Путилин с неподражаемой ловкостью завязывал разговор с нищими о вчерашнем трагическом происшествии перед папертью Спаса.

– Как вы, почтенный, насчет сего думаете? – с глупым видом обращался он несколько раз к горбуну.

– Отстань, обормот!.. Надоел! – злобно сверкал тот глазом-щелкой.

– У-у, богатый черт, полагать надо! – тихо шепнул Путилин на ухо соседу-нищему

– Да нас с тобой, брат, купит тысячи раз и перекупит! – ухмылялся тот. – А только бабник, да и здорово заливает!..