Гений Шекспира. «Король трагедии»

О ты, жестокий! Так и ты бессердечен! Кто тебе теперь расскажет, как я тебя люблю? Кто поклянется теперь в этом перед тобой? Кто будет проливать эти слезы, которые я тебе посылала? Кто передавал тебе письма, кольца и браслеты? Кто изнурит свое здоровье, служа тебе? Кто будет проводить бессонные ночи, рассказывая мне о твоих достоинствах?

И Филастр испытывает при этих словах такие же муки, как венецианский мавр. Но отличаясь с самого начала более мягкой натурой, он отвечает ей несколькими репликами, исполненными трогательного пафоса, глубину и красоту которого трудно превзойти. Но когда он потом застает в лесу Аретузу и Белларио, которые случайно встретились, в нем просыпается бешеная ревность, и он ранит сначала Аретузу, а потом и Белларио, подставившего свою грудь удару и позволяющего себя арестовать, будто за покушение на жизнь принцессы. Глубокая преданность Дездемоны нашла как бы двойное трогательное воплощение в этих двух женских образах. Потом все кончается благополучно. Революция возвращает Филастру престол. Раны обеих любящих женщин заживают. Клевета и подозрение против Аретузы замолкают в ту минуту, когда Белларио оказывается женщиной. Филастр женится на Аретузе и эта последняя заключает пьесу словами, приглашающими Белларио-Эвфразию остаться с ними и разделить их жизнь, причем она обнаруживает даже больше великодушия, чем королева в «Carmosine» Мюссе.

Шекспир не мог не заметить таланта, проявившегося в этой пьесе, переполненной отголосками его собственных работ.

Ему, вероятно, особенно понравились женские характеры обоих поэтов, отличавшиеся в высокой степени кротостью и прелестью, в противоположность Чапману и Марло, не обладавшим способностью понимать и рисовать женщин. В драмах Чапмана, даже в лучших, как например, в драме «Заговор и трагедия герцога Шарля Бирона, французского маршала», воспроизводившей так точно современную историю, Шекспир едва ли нашел что-либо привлекательное. Это скорее поэма в десяти актах, чем драма.

А комедии Чапмана, даже лучшие, вроде «Eastword Ное!» («На Восток!»), рисующей такую удивительною живую картину тогдашнего Лондона, отталкивали, по-видимому, Шекспира своим реализмом, тем реализмом, которого он сам постоянно избегал. А действие драмы Бомонта и Флетчера происходило на фантастическом острове Сицилии, или, вернее, в царстве фантазии, куда оба поэта переносили и впоследствии обыкновенно действие своих пьес.

Вообще вся эта драма отличалась какой-то отвлеченной поэзией. Характеристика людей и страстей напоминала стиль романских народов, которому Шекспир должен был сочувствовать особенно в этот период своей жизни.

Пьеса «Король – не король», изданная обоими писателями после «Филастра», отличалась приблизительно теми же достоинствами и недостатками. Здесь Шекспиру также было нетрудно уловить следы собственных творении. Если, например, мать короля опускается на колени перед сыном, а он ее поднимает, то явственно чувствуешь, что молодые поэты видели недавно на сцене, как Волумния преклоняла колени перед Кориоланом. Здесь есть далее комическая фигура, воин Бесс, последний из трусов, несмотря на свой капитанский чин, хвастун, лгун, иногда сводник и всегда шутник. Создавая этот тип, оба поэта обнаружили значительное поэтическое дарование. Однако нельзя отрицать, что сквозь рисунок просвечивает порою контур мощной фигуры Фальстафа. Иногда поэты заимствуют у него целые обороты. Так, в одном месте (IV, 3) учитель фехтования говорит с намеком на Бесса: «Он обнаружил осторожность, т. е. лучший вид храбрости».

Подобно тому, как в пьесе «Филастр» страсть героя к Аретузе глохнет под влиянием совершенно безосновательного подозрения, так точно еще более глубокая страсть короля Арбака к принцессе Пантее приводит к замешательствам и к ужасу, так как оба в продолжение всей пьесы крепко убеждены, что они брат и сестра. Только в конце пятого действия Арбак узнает тайну своего происхождения, как в пьесе «Филастр» главные действующие лица узнают только в последнем действии настоящий пол Белларио. Спакония, сознающая, что король Тигран, которого она обожает, также любит Пантею, находится в том же положении, как Эвфразия относительно Филастра. Но в этой пьесе психология гораздо глубже. Характер Арбака, в котором смешано преувеличенное самомнение, тщеславие, хвастовство с редкими добродетелями, отличается сложностью, естественностью и симпатичностью. Психология страсти напоминает «Федру» Расина. Любовь вспыхивает с дикой силой, с неутолимой жаждой, но страх кровосмешения вступает с ней в борьбу. Здесь поэты обнаруживают пафос и диалектику первоклассной силы.