Гений столичного сыска

– Это когда во флигеле усадьбы случился пожар, – решил, что надо пояснить, Воловцов. – И вы выходили во двор посмотреть…

– А‑а, – неопределенно протянул Тимошин и умолк.

Молчание затягивалось. Иван Федорович решил, что отставному корнету надлежит задавать исключительно конкретные и по возможности короткие вопросы.

– Вы помните, что во флигеле был пожар?

– Помню.

– Как вы узнали о нем?

– Стало шумно. Кричали много. Вот я и пробудился.

– То есть вы проснулись от шума?

– Да.

– А когда вы заснули?

– Около полуночи.

– А накануне вечером ничего особенного не происходило? – спросил Иван Федорович и, посчитав, что вопрос для старика слишком сложный, добавил: – Такого, чего обычно не происходит?

– Что-то не припомню такого, – не очень уверенно ответил отставной корнет.

– А какие-нибудь посторонние люди вечером двадцать седьмого августа во двор не заходили? – продолжил задавать вопросы судебный следователь по особо важным делам.

– Нет, – ответил Тимошин. – Иначе бы залаяли собаки Тальских.

– Вот как? – удивился Иван Федорович. – А они у вас что, такие злые?

– Лютые, – произнес отставной корнет с обидой. Можно было предположить, что Тимошину доводилось познакомиться с собаками и что знакомство это было не из приятных.

Воловцов сделал запись в памятной книжке и продолжил расспрашивать отставного корнета. Но ничего, что могло бы заинтересовать судебного следователя, Тимошин больше не сообщил.

После разговора с отставным корнетом желание продолжать дознание у Воловцова заметно поубавилось, и он решил вернуться в выделенный ему кабинет в здании Окружного суда, чтобы привести в порядок сделанные им записи.

Иван Федорович уже собирался отбыть домой, к тетушке, когда в кабинет заглянул Песков:

– Занят?

– Уже нет, – ответил Воловцов. – Заходи.

– Ну что, Иван Федорович, удалось тебе выяснить причастность вашего Колобова к нашему двойному убийству? – спросил Виталий Викторович, когда они, обменявшись рукопожатием, уселись друг против друга.

– Да как тебе сказать, – неопределенно начал Воловцов, – что-то уже прояснилось, что-то еще требует дополнительного уточнения…

– Ясно, – изрек судебный следователь Рязанского окружного суда. – А в моем деле полный швах.

– В каком это? – посмотрел на Пескова Иван Федорович.

– А тебе интересно? – спросил Виталий Викторович.

– Рязань – мой родной город, – напомнил Воловцов. – И мне интересно все, что в нем происходит.

– Хорошо, – заявил Песков. – Тогда слушай…

* * *

– Как тебе известно, наша консистория до тысяча восемьсот девяносто второго года находилась в Консисторском корпусе в кремле, – начал свой рассказ Виталий Викторович. – Потом все административные службы консистории перебрались на Дворянскую улицу в дом откупщика Рюмина, проданный им Епархиальному управлению…

– Да, это мне известно, – кивнул Воловцов, удобнее устраиваясь на стуле и приготовляясь слушать длинный рассказ приятеля.

– Наверное, тебе тоже известно, что консистория есть присутственное место, состоящее из собственно присутствия и канцелярии. Присутствием управляет председатель, канцелярией – секретарь. Рязанский архиерей преосвященнейший владыка Аркадий посредством лиц иерейского сана консисторского присутствия управляет епархией и вершит духовный суд, а канцелярия осуществляет производство текущих консисторских дел через своего секретаря, казначея, нескольких столоначальников, регистратора, архивариуса и прочих чиновников и служителей. Нелишне будет напомнить, – здесь Песков со значением посмотрел на Воловцова, – что ведению консистории подлежат дела о сохранении и распространении веры православной, о надзоре по благоустройству церквей и благолепии храмов, о рассылке по епархии указов и постановлений, одинаково как подбор кандидатов на места церковнослужителей и наведение справок о них. Еще в ведении консистории находится надзор за хозяйственными делами церквей епархии; проверка и надлежащее хранение церковных документов; приведение в исполнение распоряжений владыки Аркадия и, конечно, Святейшего синода; расторжение браков по различным причинам и принятие пожертвований на церкви и храмы. – Песков чуть помолчал, давая понять, что вступительная часть его рассказа закончилась, после чего продолжил: – Суть дела такова: во вторник третьего ноября этого года недалеко от дорожки, что ведет от улицы Дворянской до Газетного переулка через Верхний городской сад, был обнаружен труп секретаря консистории Алексея Яковлевича Комаровского с явными признаками насильственной смерти. Тело консисторского секретаря лежало от дорожки в отдалении не более двенадцати-пятнадцати шагов на небольшой полянке в окружении кустов и деревьев так, что с тропинки его совершенно не было видно. От тропинки до полянки были замечены следы волочения трупа. Также на то, что труп волокли, указывают полы пальто и брюки Комаровского, выпачканные грязью и глиной. А вот признаков самообороны на теле убиенного секретаря не замечено…

– А что этот Комаровский делал в Верхнем городском саду? – спросил Иван Федорович, воспользовавшись случившейся паузой.