Гений Умирает Дважды

Как-то старинный приятель и сослуживец Харченко, Василий Ставицкий, прочитал ему свое стихотворение, которое неожиданно запало Александру в душу.

Над долей каждого из насГорит своя звезда.Судьбой отмерен день и часМирского бытия.

Я сам не раз хотел идти Наперекор судьбе,Но все усилия моиРазбились в суете.И из намеченной мечтыНе вышло ничего.Все совершилося иным,

Произошло само.Порой нам кажется, что мыВершим свои дела.Но над усилием пустымСмеется тишина…

В том оправданья не ищиЖестокости и злу.За преступления своиТы сам несешь вину.

Как же хорошо Василий Алексеевич прочувствовал это: "за преступления свои ты сам несешь вину"! Ведь совершал Александр преступления, искренне веря, что делает это во благо Отечества. А сейчас верил?.. Александр не мог бы ответить на этот вопрос откровенно даже себе самому. Потому что не знал на это ответа.

…И вот теперь он лежал в чужой квартире, в чужой постели, с чужой женщиной. И ничего и никого в жизни у него не было. Кроме этой чужой женщины… Впрочем, она чужая не в том смысле, что чужая жена — она просто чужая, не своя, не для твоего тела, не для твоей души… И опять неправильно — для тела, для твоего тела, она вроде бы и ничего. Но не для души…

Наташка что-то неразборчиво пробормотала, поерзала под одеялом, устраиваясь поудобнее. Не просыпаясь, во сне, она придвинулась поближе к Александру, обняла своей тяжелой, сильной и пухлой, жаркой рукой, прижалась, словно чувствуя, что он мыслями далеко от нее, — и снова умиротворенно засопела. Харченко провел ладонью по ее голому плечу. Что ж с того, что он ее не любит, никогда не любил и никогда, скорее всего, по-настоящему не полюбит? Она-то к нему всей душой прикипела, сама его выделила из множества мужиков, проходивших по утрам через ее «опохмелятор», приютила-приголубила, любое его желание, любую прихоть его выполняет не просто с подчеркнутой готовностью — с откровенным удовольствием. Даже не с удовольствием, а с радостью, как нечто должное, само собой разумеющееся. Такое всегда льстит… Истосковалась баба по мужику… И он ей искренне благодарен уже хотя бы за то, что она привносит в его жизнь ту толику доброты, ласки, заботы о нем и необходимости заботиться о другом, которой ему всю жизнь не хватало.

Ну а любовь… Да черт бы с ней, с этой любовью! Уж как он любил свою покойницу-жену, а что толку? Принесла ли та давняя любовь, которая до сих пор живет в душе, ему то, что именуется семейным счастьем? Нет, нет и нет… Зато теперь у него в жизни полная определенность. Даже когда тоска совсем уж скрутит его, когда он вдруг задурит, рванет к старинной своей симпатии Юленьке в район Живописной улицы, когда забурится к приятелям-собутыльникам — потом непременно возвращается сюда, к Наташке, в эту устроенную ею, устоявшуюся определенную жизнь. И она принимает, ни одного слова упрека, ни одного вопроса… Только смотрит всякий раз тревожно и настороженно — насовсем, мол, вернулся или же вещи начнет собирать? Она-то лет на десять старше Александра, стесняется своего рыхлого тела, дряблых складок на шее и на животе, обмякшей, повисшей груди, синих пятен на ногах… Даже место работы хотела одно время сменить, опасаясь, что Харченко будет ее стыдиться (она работала буфетчицей в пивной и приторговывала из-под полы водкой в розлив), да только он ей не позволил — как-то у них дальше пойдет дело, никто не знает, а ей верный доход нужен, который не зависел бы от их отношений.

…Трель телефонного звонка ворвалась в его привычные тягостные раздумья. Александр хотел дотянуться до трубки осторожно, чтобы не потревожить спавшую женщину. И тут же почувствовал, как она мгновенно пробудилась, напряглась, задержала дыхание, не открывая глаз. Наташа всегда так реагирует на каждый звонок, хотя вида старается не показывать. Будет вслушиваться в каждое слово, в каждую интонацию, стараясь определить характер звонка. Нашла кого обманывать — профессионального разведчика… Он представил, как у нее сейчас внутри сжалось в тревожном ожидании: кто это звонит? зачем? кому? уж не позовет ли кто-нибудь куда-нибудь Александра? Эта Стаська-стерва, например, никак не угомонится, от нее всего ждать можно. И еще у него кто-то есть — Наташка не могла это не чувствовать женским чутьем… Или дружки-собутыльники, хотя это, по ее мнению, было бы самым безобидным; впрочем, они звонят сюда очень редко…

Да, она уже не спит. А потому Александр не стал выходить из комнаты, чтобы не заставлять женщину терзаться неизвестностью.

— Да, — коротко бросил он в трубку.

— Сало?

Сало… Старая его кличка-прозвище, под которым Александра Харченко знали очень немногие. Например, убитый им же Борисевич.