Гений войны Суворов. «Наука побеждать»

За несколько дней от 35-тысячной Неаполитанской армии Макдональда в строю не осталось и половины. Теперь Суворову следовало приступить к разгрому Итальянской армии генерала Моро, которая так и не успела помочь Макдональду. Моро начал наступление из Генуи, потеснив войска генерала Бельгарда юго-восточнее Александрии. Суворов находился во Фиоренцоле, когда он получил сведения о наступательной операции Итальянской армии Моро и написал Краю: «Моро делает попытки против графа Бельгарда на Бормиде; я пойду встретить его, так же как встречал Макдональда». Старик Суворов превосходил своих противников в энергии, и после напряжённой трёхсуточной операции на Тидоне и Треббии он был готов к новым сражениям без промедления. Недаром вспоминал об итальянских переходах старый солдат Старков: «Войска Суворова не шли, а бежали. Июньское итальянское солнце стояло высоко. Под палящим солнцем люди выбивались из сил, падали от изнеможения, и многие из упавших уже не вставали. Страшный след обозначал движение армии, но жертвы были необходимы для выигрыша времени, которое было до крайности дорого». Мы уже вспоминали, что новобранцу кампании генералу Бельгарду 31 мая Суворов писал: «Спешите, ваше сиятельство! Деньги дороги, жизнь человеческая ещё дороже, а время – дороже всего!» Этот афоризм был всегдашним принципом Суворова. Для войн послереволюционного времени не было ничего важнее умения «воевать минутами», быстро принимать решения, приноравливаясь к изменчивой ситуации.

Современные военные историки сформулировали отношение к сражениям на берегах Тидоны и Треббии: «Трёхдневное сражение на Тидоне и Треббии является наиболее важным моментом в деятельности Суворова как тактика. Значение его объясняется прежде всего тем, что это было одно из самых крупных сражений, данных Суворовым; при этом противником его были лучшие в Западной Европе войска, и на их стороне был крупный численный перевес, умноженный слабостью австрийцев и условиями местности» [5] .

После побед на Тидоне и Треббии Суворову пришлось ещё раз прибегнуть к суровым мерам, восстанавливая армейскую дисциплину. В Пьяченце, в госпитале, выхаживали раненого пленного французского генерала Сальма. Несколько офицеров, деморализованных после тяжёлых боёв, ограбили раненого Сальма… Узнав об этом, Суворов пришёл в ярость, тут же разжаловал их в рядовые, после чего приказал наказать палками. И всё-таки знаменитый французский словарь «Лярусс» называл Суворова «генералом, лишённым гуманизма и угрызений совести». Для Суворова патриотизм никогда не выражался в шулерском покрывании «своих» – увы, многие наши современники, ослеплённые фанатизмом, не поймут этой черты Суворова. Когда речь шла о нарушителях дисциплины, о грабителях и негодяях, никаких «прибежищ» для Суворова не существовало. Следовало строгое наказание. «Строгость требует величайшего наблюдения воинских правил», – писал Суворов.

Но отличившихся было больше, чем провинившихся. Все генералы знали об указании Суворова: представлять ему солдат, совершивших какой-либо яркий подвиг. Их он жаловал из своих рук чаркой водки, по душам разговаривал, целовал. После Треббии ему рассказали о солдате полка Ферстера по фамилии Митрофанов. Этот Митрофанов добыл в бою троих пленных. Они отдали ему свои деньги и ценности. Митрофанов принял трофеи, но кое-что вернул пленным на пропитание. Подбежали другие солдаты, захваченные яростью боя: они хотели изрубить врагов. Но Митрофанов защитил французов: «Нет, ребята, я дал им пардон. Пусть и француз знает, что русское слово твёрдо». Солдата Митрофанова подвели к Суворову. О дальнейшем рассказывает Егор Фукс: «Митрофанов был тотчас представлен и на вопрос Суворова: «Кто тебя научил быть так добрым?» отвечал: «Русская азбука: С, Т (слово, твёрдо – буквы, расположенные по соседству, образующие житейское правило) и словесное Вашего сиятельства нам поучение: солдат – христианин, а не разбойник». С восторгом обнял его фельдмаршал и тут же на месте произвёл в унтеры».