Гений войны Суворов. «Наука побеждать»

К 1794 г. в ослабленной, зависимой от Петербурга Польше начались брожения. Польские патриоты не могли примириться с униженным положением отечества – а тут ещё и якобинский хмель ударил в головы. Революция вызревала в тайне, а наружу прорвалась, когда русский генерал Игельстрём, командовавший войсками империи, пребывавшими в Польше, начал роспуск польских войск. Игельстрёму не хватало дипломатических дарований, но польское свободолюбие и без внешних раздражителей рвалось из теснин государственного кризиса. Генерал Антоний Мадалинский не подчинился, выступил из Пултуска со своими кавалеристами. К нему присоединялись другие отряды. Мятежный корпус напал на русский полк, затем – на прусский эскадрон, разбил их и с триумфом отошёл к Кракову. Тут же в Польшу, в Краков явился Тадеуш Костюшко, признанный вождь революции. На рыночной площади Кракова он произнёс свою клятву и был избран главным начальником восстания: это событие навсегда останется культовым в истории Польши. Военный инженер по образованию и революционер по призванию, он уже воевал против русских в рядах Барских конфедератов, после чего сражался за океаном, в армии Джорджа Вашингтона, от которого получил генеральское звание. В 1794-м, на волне революции, он примет звание генералиссимуса – за пять лет до Суворова!

Чтобы разобраться в природе тогдашнего русского отношения к Костюшко, достаточно процитировать екатерининский рескрипт Суворову от 24 апреля: «Граф Александр Васильевич! Известный вам, конечно, бунтовщик Костюшко, взбунтовавший Польшу, в отношениях своих ко извергам Франциею управляющим и к нам из верных рук доставленных, являет злейшее намерение повсюду разсевать бунт во зло России». Не в первый раз назревала слаженная международная кампания против России: кроме Польши удар могли нанести турки и шведы. Очередная война с турками месяц за месяцем назревала. Надо думать, решительность Костюшко укреплялась этими обстоятельствами (как и золотом «Парижской конвенции»).

Костюшко стремился привлечь к восстанию широкие слои крестьянства, превратить революцию из офицерской в народную. Манифесты – универсалы Костюшко пугали шляхту, были, может быть, слишком радикальны. Участники восстания освобождались от панщины, получали личную свободу. Польша – не Франция, и решающим в событиях 94-го был всё-таки националистический, а не социальный фактор. Офицеры были готовы вести свои отряды за свободу от русских и немцев, а не за конституционные права, не за республику. Король Станислав-Август в этой ситуации занял двусмысленную позицию. Он был многим обязан Екатерине, всем была известна его пророссийская позиция, но в роковые дни король не мог занять откровенно антипатриотическую позицию. Да-да, это был всё тот же Станислав Понятовский, блестящий любовник молодой Екатерины. Тот Понятовский, которого только русское оружие (и лично Суворов!) защитило от Барской конфедерации.

Восставшие не могли забыть, как безропотно король следовал высокомерным предписаниям Репнина, как превращался в марионетку. Теперь Станислав-Август пытался сотрудничать с Костюшко, не искал контрреволюционных тайных связей с русскими и пруссаками. Тем временем в Варшаве говорили о традициях французской революции, действовали якобинские клубы, с кафедр возносилась хвала Робеспьеру. Король в такой ситуации не мог чувствовать себя комфортно. Но Костюшко не стал разжигать антимонархический костёр; борясь с иноземцами, он искал компромисса в отношениях с королём-поляком. Революционный Верховный совет, переборов презрение, оказывал Станиславу-Августу знаки почёта. В то же время Костюшко заключил короля в своеобразную блокаду, контролируя его переписку и передвижения. Когда Станислав-Август посетил строительство пражских укреплений на подступах к Варшаве, горожане оказали ему весьма холодный приём. Кто-то даже бросил дерзкую фразу: «Лучше уйдите отсюда, ваше величество, всё, за что вы берётесь, заканчивается неудачей». Борясь против польской армии, против инсургентов, русские генералы, а в первую голову – Суворов, к королю относились с подчёркнутым почтением. Традиция и реальность в этой истории существовали как будто в параллельных реальностях. Уничтожая польскую государственность, русские монархисты, ненавидевшие революцию и республику, склоняли голову перед Станиславом-Августом, не припоминая ему заигрывания с генералиссимусом Костюшко…