Гении Возрождения. Леонардо, Микеланджело, Рафаэль и другие выдающиеся живописцы, ваятели и зодчие

Сальвиати был от природы человеком добрым, но подозрительным, легковерным, острым, тонким и проницательным, и когда он заводил речь о некоторых представителях наших искусств, будь то в шутку или всерьез, он часто обижал, а иной раз глубоко задевал за живое. Он любил общаться с людьми образованными и великими мира сего и всегда ненавидел художников плебеев, если даже они в чем-либо и проявляли свое мастерство. Он всегда избегал тех, что постоянно злословят, и, когда о них заходила речь, он их беспощадно клеймил, но больше всего не любил он мошенничества, которыми иной раз занимаются художники и о которых он уже здорово умел поговорить, после того как побывал во Франции и о некоторых из них наслышался. Иногда, чтобы меньше поддаваться меланхолии, он, бывало, встретится с друзьями, принуждая себя к веселью. Но ведь, в конце концов, эта его нерешительная, подозрительная и неуживчивая натура не вредила никому, кроме него.

Величайшим другом его был работавший в Риме флорентийский ювелир Манно, человек редкостный в своем деле и безупречный по поведению и по доброте, так как он был обременен большим семейством, Франческо завещал бы этому хорошему человеку и отличному художнику большую часть своего имущества, если бы мог им распоряжаться, и не потратил все свои труды на приобретение должностей только для того, чтобы после его смерти они вернулись к папе. Ближайшим его другом был равным образом и вышеназванный скорняк Авведуто дель Авведуто, который был самым любящим и самым преданным из всех друзей, когда-либо бывших у Франческо, и будь он в Риме, когда умирал Франческо, последний кое в чем распорядился бы, пожалуй, более разумно, чем он это сделал. Его же питомец был испанец Ровиале, который многое написал совместно с Франческо, самостоятельно же исполнил образ с Обращением св. Павла для римской церкви Санто Спирито.

Очень любил Сальвиати и Франческо, сына Джироламо из Прато, в обществе которого он, как говорилось выше, еще в детстве занимался рисованием. Этот Франческо обладал прекраснейшим талантом и рисовал лучше, чем любой другой ювелир в его время, да и не уступал своему отцу Джироламо, работавшему по листовому серебру лучше, чем кто бы то ни было из равных ему мастеров. И, как говорят, ему все легко удавалось: в самом деле, выровняв серебряный лист разными колотушками и положив его на болванку, он подкладывал под него не слишком твердую и не слишком мягкую смесь из воска, сала и смолы, на которую через лист при помощи железок нажимал то глубже, то легче, получая таким образом то, что ему хотелось, – головы, туловища, руки, ноги, спины, – словом, все, что ему вздумается и что от него требовали те, кто приносил обет, подвешивая эти части тела к святым образам, находящимся в той или иной обители, где они удостоились божеской милости или где молитвы их были услышаны. И так этот Франческо занимался не только изготовлением обетных фигурок, как это делал его отец, работал также и в интарсии, и в дамасской чеканке по стали, золоту и по серебру, делая листья, плитки, фигуры и, по желанию, всякие другие вещи. Таким способом он изготовил полные доспехи пехотинца для Алессандро деи Медичи. И в числе многих, им же отчеканенных медалей, есть некоторые, очень красивые, с головой названного герцога Алессандро, которые были брошены в фундамент при закладке крепостных ворот в Фаэнце вместе с другими медалями, имевшими на одной стороне голову папы Климента VII, а на обороте обнаженную фигуру Христа с орудиями его страстей. Франческо увлекался также и скульптурой и отлил несколько изящнейших бронзовых фигурок, приобретенных герцогом Алессандро. Он же отполировал и довел до большого совершенства четыре схожих друг с другом фигуры: Леду, Венеру, Геркулеса и Аполлона, которые были сделаны Баччо Бандинелли и подарены тому же герцогу.