Гении Возрождения. Леонардо, Микеланджело, Рафаэль и другие выдающиеся живописцы, ваятели и зодчие

I. Поскольку я до сих пор со всей старательностью и искренностью, какие только способности мои сумели и могли проявить, рассуждал лишь о чужих произведениях, я хочу в заключение настоящего моего труда собрать воедино и обнародовать те творения, которые божественная милость сподобила меня создать. И в самом деле, хотя творения эти и не достигают того совершенства, о котором я мог бы мечтать, тем не менее всякий, кто пожелает взглянуть на них оком здравого рассудка, легко убедится в том, сколько усердия, старания и любовного труда я в них вложил и что тем самым я достоин если не хвалы, то, во всяком случае, извинения, тем более что я уже не в силах скрыть того, что однажды было выпущено в свет и всеми увидено. А так как могло бы случиться, что о них напишет кто-нибудь другой, лучше, чтобы я сам признался в истине и сам изобличил себя в своем несовершенстве, которое слишком хорошо мне знакомо, питая при этом твердую уверенность в том, что если, как я уже говорил, в них и не обнаружится ничего выдающегося и совершенного, все же в них по крайней мере можно будет усмотреть пламенное стремление к высокому качеству работы, большое и неутомимое трудолюбие и ту величайшую любовь, которую я питаю к нашим искусствам. И тогда, как того требует закон, мне, открыто признавшему свои прегрешения, многие из них будут прощены.

II. Итак, намереваясь начать с первых моих шагов, я прежде всего скажу, что не собираюсь повторять одно и то же, поскольку в жизнеописании моего родственника Луки Синьорелли из Кортоны, а также в жизнеописании Франческо Сальвиати и во многих других местах настоящего труда я в удобных случаях достаточно уже говорил о происхождении моей семьи, о моем детстве и о том, как мой отец Антонио всячески с любовью направлял меня на путь творчества, в частности в области рисунка, к которому он усматривал во мне большую склонность. Все же я к этому добавлю, что, после того как я уже с ранних лет зарисовал все хорошие картины в церквах Ареццо, первоосновы рисунка мне были более или менее последовательно преподаны лишь французом Гульельмо из Марчилла, о жизни и творениях которого мы рассказали выше.

Позднее, в 1524 году, когда кортонский кардинал Сильвио Пассерини привез меня во Флоренцию, я некоторое время занимался рисунком под руководством Микеланджело, Андреа дель Сарто и других. Однако когда в 1527 году из Флоренции были изгнаны Медичи, в частности Алессандро и Ипполито, с которыми через посредство названного кардинала я, будучи еще совсем мальчиком, был близко связан, состоя при них в услужении, мой дядя по отцу, дон Антонио, вернул меня в Ареццо, так как незадолго до того отец мой умер от чумы. Благодаря этому самому дону Антонио, державшему меня вдали от города, чтобы я не заразился, я стал от скуки разъезжать по аретинской области, оставаясь, однако, поблизости от наших мест, и упражняться в писании фресок, выполняя кое-какие работы для местных крестьян, хотя я почти что никогда до этого к краскам и не прикасался. При этом я убедился, что человек, пробующий и работающий самостоятельно, получает от этого помощь, познания и отличнейшие навыки.

III. Когда же в 1528 году чума прекратилась, первое, что я написал, был небольшой образ на дереве у одного из столбов аретинской церкви братьев-сервитов Сан Пьеро, изображающий в полуфигурах св. Агату, св. Роха и св. Себастьяна. Картина эта, которую увидел знаменитейший живописец Россо, побывавший в эти дни в Ареццо, послужила поводом к тому, что Россо, усмотревший в ней кое-что хорошее, подмеченное мною в натуре, пожелал со мною познакомиться, а впоследствии помог мне и рисунками и советами. И вскоре благодаря ему мессер Лоренцо Гамуррини заказал мне алтарный образ, рисунок к которому сделал для меня тот же Россо и который я и закончил так старательно, прилежно и тщательно, как только мог, стремясь расширить свои познания и приобрести некоторую известность. И если бы мои возможности не отставали от моего желания, из меня скоро вышел бы толковый живописец, настолько ревностно я трудился и изучал все, что касалось моего искусства. Однако трудности, на которые я наталкивался, значительно превышали то, на что я поначалу рассчитывал. Все же я не падал духом и вернулся во Флоренцию, где я убедился, что не в моих силах сделаться в короткое время таким, чтобы иметь возможность помогать трем сестрам и двум младшим братьям, оставленным мне на попечение моим отцом, и потому занялся ювелирным делом, впрочем ненадолго, так как в 1529 году военные действия, переместившиеся в самую Флоренцию, заставили меня вместе с моим лучшим другом, ювелиром Манно, перебраться в Пизу. Там, отложив свои ювелирные занятия в сторону, я расписал фреской арку над дверью старого флорентийского сообщества и написал несколько картин маслом, которые были мне заказаны через посредство дона Миньято Питти, тогдашнего аббата Аньяно, обители в окрестностях Пизы, и Луиджи Гвиччардини, находившегося в то время в Пизе.