Геннадий Зюганов: «Правда» о вожде

Позже выяснилось, что в зале заседаний Пленума ЦК, в новом кремлевском здании, за реконструкцию которого его партийные созидатели получили, кажется, Государственную или Ленинскую премию, слишком мало мест, и для простого редактора “Правды” свободного кресла не оказалось…

Вспоминаю о том не для запоздалого сведения счетов и не в знак сожаления о невозможности личного участия в некоем действе, имеющем историческое значение, — единственно для того, чтобы обозначить место, которое отводилось верхами партии ее главному журналистскому формированию.

Хотя громких слов, ласкающих слух журналистской челяди, вожди КПСС не жалели. То называли нас “золотым фондом партии”, то говорили о ее подручных, то вообще вели речь о “приводных ремнях”…

Михаил Сергеевич Горбачев, разрушая канонический образ недоступного простым смертным генсека, не только общался — перед послушной телекамерой — с рядовыми жителями Москвы, Ленинграда, Красноярска, Хабаровска и других городов и весей. Он решил самолично привезти в “Правду” нового главного редактора — академика Фролова, недавнего влиятельного помощника Генерального секретаря ЦК КПСС. Об этом“мероприятии”, случившемся 23 октября 1989 года, несколько позже я расскажу подробно, пока же отмечу одну, можно сказать, личную деталь.

Мне удалось вступить в диалог с генсеком, и я сказал о том, что, может быть, более всего мучило нас, правдистов, в те перестроечные дни. Наши читатели, под впечатлением постановочных телевизионных репортажей с Михаилом Сергеевичем в главной роли, сочли несомненным, что наконец-то на первое место в стране пришел доступный простому люду, истинно народный, энергичный и мудрый правитель, и что, естественно, он ежедневно и живо интересуется тем, что пишут читатели главного печатного органа ЦК КПСС.

Считая себя выразителем мнения наших читателей, я и обратился к Горбачеву с вопросом, который позже, тем паче сегодня, конечно, не стал бы задавать.

— Михаил Сергеевич, — сказал я тоном дерзкого мальчика, нарушающего каноны высокой партийной этики, — наши читатели уверены, что мы, правдисты, в любой момент можем позвонить вам и задать любой вопрос. Они так и пишут: прошу передать мое письмо Михаилу Сергеевичу Горбачеву…. Но вы-то знаете: это не так. Можно ли установить такой порядок: редактор отдела партийной жизни “Правда” звонит Генеральному секретарю и просит ответить на вопрос нашего читателя? Это, по-моему, повысило бы авторитет и “Правды”, и руководителя ЦК…

Горбачев повернул голову к В.А. Медведеву — секретарю и члену Политбюро ЦК:

— Вадим Андреевич, возьмите на заметку…. Конечно, вы можете звонить мне и задавать любые вопросы. Вадим Андреевич мне передаст, и мы, конечно же, ответим…

Встреча генсека с правдистами закончилась в десятом или одиннадцатом часу вечера. Всю ночь мы работали над стенограммой, чтобы репортаж о встрече мог быть опубликован в следующем же номере. Есть в публикации и фрагмент моей беседы с генсеком, вызвавший, кстати сказать, живейший отклик многих читателей. Однако, к стыду моему, никаких читательских вопросов генсеку я передать так и не сумел…

Как не сумел донести до него и тревогу за все, что вершилось в Прибалтике, под эгидой вальяжного члена Политбюро ЦК КПСС, первого секретаря ЦК Литовской компартии А. Бразаускаса, ставшего, могу утверждать, забойщиком стремительного развала СССР.

Это — особая тема, но, думаю, о ней стоит рассказать именно в данной главе. Потому что она, может быть, наиболее выразительно характеризует высокомерное отношение руководителей ЦК к подконтрольной им печати. А может, и нечто иное, о чем, возможно, скажу опять-таки позже…

В Литве, как и в других союзных республиках, по традиции, работал корреспондентом “Правды” представитель коренной национальности. Литовец. Сначала это был Антанас Рудзинскас, сгоревший в огне смертельной болезни буквально на моих глазах. Я был, видимо, последним правдистом, навестившим, вместе с Альбертасом Лауринчюкасом, писателем и главным редактором коммунистической газеты “Тиеса”, своего тяжелобольного коллегу, собкора “Правды”, в одной из вильнюсских больниц за несколько дней до его кончины.

Потом нашим корреспондентом стал Домас Шнюкас — добрейший, ителлигентнейший человек, пришедший в “Правду” с поста заместителя редактора газеты “Тиеса”, что в переводе означает не что иное, как “Правда”.

Шнюкас — любимец собкоровского корпуса правдистов — в разгар демократических всплесков в Литве ушел к Бразаускасу, основавшему Демократическую партию трудящихся Литвы на базе демократического крыла компартии. Ушел вместе с газетой “Тиеса”, тоже ставшей сильно демократической.

Мы подыскали в Москве ему замену — не помню уж точно, воспитанника Академии общественных наук или ЦКШ — Центральной комсомольской школы В. Матулявичуса, который, как вскоре выяснилось, оказался братом одного из руководителей главного штаба возмутителей спокойствия — движения “Саюдис” и, по вполне понятным причинам, вскоре ушел из “Правды” в мир иных политических пристрастий.