Геннадий Зюганов

Нелегкой, нередко опасной была служба, но сохранил Геннадий Зюганов об армейских годах самые теплые воспоминания. Во взводе — тридцать человек двенадцати национальностей, но какой дружный был коллектив! Кстати, до сих пор помнит он всех ребят своего взвода поименно, со многими не раз встречался позднее, с некоторыми поддерживает отношения до сих пор. Кто тогда из его друзей мог предположить, что спустя четверть века появятся рассуждения о якобы мнимой дружбе народов в прошлом, ее «натянутом» характере, о «показном» интернационализме советских людей? Конечно, время от времени приходилось кого-то и «выбраковывать» из подразделения разведчиков. Но связано это было отнюдь не с национальной принадлежностью, а с отношением к службе, способностью к выполнению сложных задач, готовностью выручить в трудную минуту товарища. Не каждого в разведке, где люди особенно быстро проявляются, признают «своим». Есть в армии собственные законы мужской дружбы — кто не служил, тот до конца их не поймет. Зюганову за время службы ни разу не довелось краснеть или в чем-то оправдываться перед друзьями. Правда, однажды все же попал в неловкое положение. В связи с отпуском командира взвода Юрия Портнова — армейского старшего друга и наставника Геннадия — исполнял он тогда его обязанности. Пришлось самому проводить во взводе все занятия, к которым готовился, как правило, по воскресеньям: на неделю вперед расписывал графики и составлял конспекты. Была это, скорее всего, чисто учительская привычка. Она-то и подвела его, когда командир неожиданно решил проверить конспекты у офицеров. У одного только на ближайшее занятие были какие-то записи, у другого вообще ничего не оказалось… Чуть со стыда не сгорел, готов был сквозь землю провалиться, когда командир потрясал перед офицерами его тетрадью: учитесь, мол, у сержанта, как надо к занятиям готовиться. Подошел потом к ним Геннадий — сидят кружком, расстроенные все, курят. Успокоили: «Ступай, молодой, мы на тебя не в обиде». Вскоре вернулся из отпуска Портнов — от души посмеялся над этим курьезом.

Хоть и был Геннадий на хорошем счету у своих командиров, но твердо усвоил армейское правило: излишнюю дружбу с начальством водить не принято — подорвешь доверие ребят, коситься начнут. За три года для себя только одну поблажку пробил — разрешение в течение часа после отбоя заниматься математикой. Убедил командиров, что недопустим длительный перерыв в ее изучении. По вечерам просиживал с книгами по матанализу, алгеброй Туманова. Кроме того, разрешили ему носить учебники в вещмешке, что по строгим уставным нормам считалось уж совсем недопустимым. Но понимали: нельзя ломать парню планы на будущее, ведь предстоит ему в институт возвращаться. К тому же вел он занятия по математике в армейской школе подготовки в вузы и снискал там репутацию отличного преподавателя.

В те годы на любом ответственном участке, будь то промышленное предприятие, научное учреждение или воинская часть, опирались на коммунистов. Не составляло исключения и такое важное армейское подразделение, каким являлся батальон специальной разведки. К Геннадию присматривались и командиры, и политработники: парень во всех отношениях крепкий, грамотный и авторитетный, успел пройти серьезную проверку службой. Когда предложили вступить в партию, долго не раздумывал — почувствовал, что внутренне готов к такому серьезному шагу. Еще в школьные годы перенял он от отца привычку к постоянному чтению газет и журналов, всегда был в курсе всех политических событий, хорошо знал, чем живет страна, как и отец, никогда не оставался равнодушным к происходящему вокруг. Поэтому и к общественной работе еще со школы, где избирался секретарем комсомольской организации, всегда относился как к чему-то естественному и необходимому для каждого нормального человека.