Геносказка

Фигура в коконе розовой плоти, своими очертаниями еще похожая на человека, захрустела — Расщепитель сдавил ее со всех сторон своими бесчисленными лепестками, в которых, судя по всему, была заключена ужасная сила. Фигура дергалась, дрожала и делалась все меньше похожей на человеческую, ее контуры сглаживались и таяли. Зрелище было ужасным, но и гипнотизирующим. Это напоминало постепенную эрозию каменного изваяния, медленно теряющего очертания и рассыпающегося, только ускоренную в тысячи раз. И каменные изваяния не кричат. Гензель же отчетливо слышал животный рев, доносящийся из Расщепителя сквозь множество слоев плоти, рев нечеловеческий, страшный, утробный. Фигура сотрясалась, дергалась, дрожала, пыталась вырваться, но тщетно — Расщепитель держал свою добычу надежно. И, судя по несмолкающему треску костей, не собирался с ней долго возиться. А судя по размеренным щелчкам, доносившимся из кокона, в дело уже вступили тысячи тончайших ножей, трубок и крючьев.

Геноведьма корчилась в муках, заживо перевариваемая собственным домом.

— Ох, братец… — Он и не заметил, как Гретель вновь оказалась возле него. Сейчас, когда ее лицо потеряло отрешенность, он увидел в глазах сестры испуг и облегчение. — Милый мой братец, как же хорошо, что ты жив… Погоди минутку, у меня есть то, что тебе надо. Вот! Глотай скорее!

Она ловко запихнула что-то ему в рот. Что-то небольшое, твердое и округлое.

«Опять волшебные бобы?» — подумал он с мрачной усмешкой, но послушно проглотил.

Сперва не было ничего. Тело оставалось мертвее камня. Но Гензель знал, что с его телом должно что-то произойти, — и постепенно что-то начало происходить. Сперва появилась слабая боль в мышцах, которая быстро разгоралась, и вскоре ему стало казаться, что он лежит на раскаленном железном листе. Было чертовски больно, так, что он наверняка застонал бы, если бы смог. Появились легкие судороги. Это отчего-то обрадовало Гретель.

— Все в порядке, братец, — сказала она, неуклюже пытаясь размять его. — Это зелье выводит из твоих мышц парализующие их белки. Скоро все пройдет. Терпи.

И он терпел. Единственное, что облегчало жгучую боль во всем теле, от которой, казалось, скрипели кости, — это ритмичная работа Расщепителя. Тот умиротворенно раздувался и опадал, издаваемые им звуки вроде приглушенного чавканья казались наполненными глубоким удовлетворением. Что же, подумалось Гензелю, не только геноведьмам получать удовольствие от своей работы…

Покалывание в горле сменилось острым жжением — точно он опрокинул в себя флакон горчайшей полынной настойки. Может, уже пора проверить голосовые связки?..

— С-сс… Сс-сс-с-сс… — Поначалу он мог только шипеть, а воздуха отчаянно не хватало, но онемение быстро проходило, сползало вниз по позвоночнику. — Сес-сстрица!.. Как же… Ради Человечества, что ты тут натворила?

Гретель звонко рассмеялась, услышав его голос. В прозрачных глазах плеснулась неприкрытая радость. Теперь это была не хладнокровная ученица ведьмы, а десятилетняя девчонка, смеющаяся от облегчения, неловкая и слабая. Кажется, только сейчас сообразившая, что же произошло.

— Оживай, братец! Скорее оживай. Лучше бы нам бежать отсюда поскорее…

— Куда бежать, — с трудом выдохнул он. — Ведьма-то все…

Подтверждая его слова, Расщепитель удовлетворенно гудел и урчал. То, что находилось внутри него, уже ничуть не походило на человека, разве что на стремительно оплывающего под весенним солнцем снеговика.

— Хорошо я придумала, а?

— Очень. Кх-х-хх… Знать бы еще, что…

Гретель широко улыбнулась. Ни дать ни взять сущая девчонка, радующаяся прянику, будто и не она только что хладнокровно отправила геноведьму в огромный желудок.

— Я ее перехитрила. Это все твои сказки, братец! В них же часто обманывают геноведьм, вот я и решила…

— Почему Расщепитель тебя послушал? Я думал…

— Он повиновался только хозяйке, — кивнула Гретель, — как и многое прочее здесь. Биологические замки — очень сложные и сильные. Но к каждому замку есть ключик.

— Ну и где ты нашла свой?

Гретель потерла в пальцах белую прядь и сунула ее за порозовевшее ухо.

— Не нашла, братец. Слишком сложно оказалось ключик подобрать. Поэтому… я сделала свой.

— Что? — Работающий Расщепитель и накатывающая вместе с жжением в мышцах слабость мешали Гензелю поймать смысл сказанного.

— Командовать домом может только хозяйка, — терпеливо сказала Гретель. — И замаскироваться под нее мне никак не удавалось, чего только не пробовала… У нее иной генокод, сложный и уникальный. Тогда я сама стала хозяйкой.

— Вздор какой-то!

— И вовсе не вздор! Я понемногу поила дом собственной кровью, отдавала ему свой генетический материал. Каждый день, понемножку. И он привыкал ко мне. Он ведь всего лишь организм. Большой, сложный, но не умеющий думать. Со временем он менялся. Принимал меня. Мои гены понемногу становились ключом, ну а ее собственные — теряли силу…

— Стой… — В голове у Гензеля сместилась какая-то деталь, отчего возник зазор. — Но ведь она тоже… Я же видел… Она открывала двери, когда несла меня, и дом ее слушался! У дома ведь не может быть двух хозяек?