Генрик Ибсен

Мюнхен, б-го февраля 1890 г.

Долго, очень долго я оставил лежать Ваше последнее, юное письмо. Я читал его и перечитывал, не отвечая однако.

Примите сегодня в коротких словах мою самую сердечную благодарность.

С этих пор и до того времени, пока мы снова не увидимся лично, Вы письменно услышите от меня очень мало, может быть, изредка кое что.

Верьте мне – так лучше. Это единственно правильное. Я чувствую, что дело моей совести или приостановить, или ограничить нашу переписку[8]

.

Вы должны пока заниматься мною возможно меньше. Вы должны преследовать другие цели в Вашей молодой жизни и отдаваться другим настроениям.

А я, я много раз говорил уже это Вам, не могу чувствовать себя удовлетворенным только перепиской. Для меня в ней есть всегда кое-что половинчатое, кое что ложное.

Я вижу, я мучительно чувствую, что не могу отдаваться сполна и целиком моему настроению. – Это лежит в моей натуре и не поддается перемене.

Вы такая тонко чувствующая, так инстинктивно проницательная. Поймите это так, как я это думаю. А когда мы снова встретимся, я объясню Вам все подробно. А до тех пор всегда Вы останетесь у меня в мыслях. И тем больше, что эта обременительная половинчатость и обмен письмами не будут мешать.

Тысячу приветствий

Ваш Г. И.

XII