Генрих Четвертый и Генрих Пятый глазами Шекспира

И как-то не очень понятно, нравится ей подобная перспектива или нет.

Уходят.

Сцена 4

Трактир «Кабанья голова» в Истчипе

Входятпринц Генрих и Пойнс.

Генрих просит друга помочь «немного позабавиться».

Принц Генрих и Пойнс.

Неизвестный художник, XVI век, National Portrait Gallery, London.

– А где ты был, Хел? – спрашивает Пойнс.

Хел, он же принц, рассказывает, как провел время в обществе трактирных слуг, подружился с ними и теперь каждого из них знает по имени. Слуги от него в полном восторге, считают весельчаком и добрым малым и клянутся, что, когда Генрих станет королем, весь Истчип будет стоять за него горой. За время посиделок принц полностью освоил принятый в этой среде жаргон.

– Теперь всю жизнь смогу пьянствовать с любым медником, беседуя с ним на его языке,

 – горделиво заявляет принц и далее излагает Пойнсу, в чем состоит его план «немного позабавиться».

План незамысловат до такой степени, что даже пересказывать его неловко. Один из тех слуг, с которыми только что задружился Хел, мальчишка-прислужник по имени Франсис, недалекий умом и не особо расторопный, сунул Генриху немного сахару. Наверное, это было единственным ценным предметом в его кармане и он таким манером выразил свое восхищение демократичным и доступным принцем Уэльским. Но такое объяснение – всего лишь моя личная догадка, сам Хел ничего подобного не говорит. Так вот, он предлагает Пойнсу выйти в соседнюю комнату.

– Я буду расспрашивать юнца-слугу, почему он дал мне сахару, а ты поминутно зови: «Франсис!» – так, чтобы он ничего не мог мне ответить, кроме: «Сейчас!» Ступай туда, и я тебе покажу, как это делать.

Веселенькое развлечение, однако. И, главное, какое остроумное!

Пойнсуходит.

И дальше начинается вот такое свинство на целых две с половиной страницы. Два здоровенных лба издеваются над несчастным мальчишкой, который даже не понимает, что происходит, и честно пытается угодить замечательному принцу Уэльскому. Заканчивается тем, что принц Генрих и Пойнс начинают одновременно звать Франсиса; тот стоит растерянный, не зная, куда ему идти.

Ну просто отлично! Чувство юмора у будущего короля, конечно, весьма своеобразное.

Входит буфетчик и сообщает, что у дверей стоит «этот старикашка сэр Джон» с группой товарищей. Сэр Джон – это Фальстаф.

– Мне их впустить или как? – спрашивает он у принца.

– Пусть немного подождут, потом открой им, – распоряжается Генрих и зовет Пойнса, который появляется из соседней комнаты и радостно констатирует:

– Ну и ловко же вы одурачили мальчишку-слугу!

А Генриха тянет на философию:

– Подумать только, у этого малого запас слов меньше, чем у попугая, и все-таки он рожден женщиной. Все его дело – бегать вверх и вниз по лестнице, а все его красноречие – подавать счета.

Проще говоря, необразованный прислужник – тоже человек. Просто-таки вершина гуманистической мысли!

Предполагается, что зрителям в елизаветинском театре должно быть ужасно смешно. А мне почему-то противно. И Франсиса жалко. Принц же Генрих, удачно родившийся в королевской семье и получивший соответствующее образование, вызывает у меня пока что только отвращение.

ВходятФальстаф, Гедсхил, Бардольф и Пето, за нимиФрансисс бутылками вина.

Фальстаф сперва долго ворчит на общую несправедливость жизни и проклинает всех трусов, утверждая, что во всей Англии осталось только трое порядочных людей, и он, Джон Фальстаф, один из них. Потом начинает обвинять в трусости Генриха и Пойнса, которые вовремя не пришли на помощь во время ограбления. Генрих усиленно делает вид, будто не понимает, в чем дело, и тогда начинается то, ради чего, собственно говоря, все и затевалось: Фальстаф приступает к рассказу.