Генрих Гейне

Правительственное постановление о запрещении в пределах Германии всех его сочинений не только написанных, но и будущих, наносило Гейне сильнейший материальный и моральный удар. Правда, он мог бы удовольствоваться писанием исключительно для французов и на французском языке, но это мало устраивало его, потому что он желал, чтобы голос его звучал в угнетенной Германии.

Жестокая мера германского союзного правительства вырывала почву из-под ног Гейне. Нужда стучалась в двери дома. Непрактичный, соривший деньгами, когда они у него были, он нашел себе в этом отношении помощницу в лице Матильды, «милой мотовки», как он ее называл.

Как назло, в это же время отношения с дядей опять испортились. Гамбургский самодур оставил его без гроша. Он обращается со слезными письмами к своим немецким друзьям, просит денег взаймы, хотя и признает, что дела его находятся в таком плохом состоянии, что только глупец или друг могут согласиться поддержать его. В таком удрученном состоянии со свойственной ему непоследовательностью Гейне не проявляет особенной разборчивости в средствах. В эту пору он совершает поступки, которые враги Гейне истолковывают, как полное отсутствие моральных устоев и даже как примитивное ренегатство и продажность.

Двадцать восьмого января 1836 года он обращается с петицией в «высокий союзный сейм». Это «верноподданническое» обращение, естественно, произвело неприятное впечатление на всех тех, которые считали Гейне ярым врагом дворянской реакции. Прося снять запрещение с его сочинений, он униженно заявляет, что его слова не протест, а только просьба.

Вот текст этого документа: «Глубокой печалью преисполнен я по поводу решения, принятого вами в вашем тридцать первом заседании 1835 года. Должен сознаться, господа, что к этой печали присоединяется и величайшее изумление. Вы обвинили, судили и осудили меня, не допросив меня устно или письменно, не выслушав защиту, не вызвав меня в суд. Священная римская империя, место которой занял Германский союз, не поступала так в подобных случаях; славной памяти доктор Мартин Лютер, имея охранную грамоту, получил возможность явиться перед рейхстагом и защищаться свободно и публично против всех обвинений. Я далек от надменного желания сравнить себя с высокочтимым мужем, который завоевал нам свободу мыслей в вопросах религии, но ученик охотно ссылается на пример учителя. Если вы, господа, не хотите мне дать охранную грамоту, чтобы я мог лично выступить перед вами в свою защиту, то разрешите мне, по крайней мере свободу слова в мире немецкой печати и отмените запрет, который вы наложили на все, что я пишу. Эти слова не протест, а лишь просьба. Если я против чего-нибудь протестую, то, пожалуй, лишь против мнения публики, которая мое вынужденное молчание могла бы счесть за сознание в преступных тенденциях или за отречение от моих произведений. Как только мне будет дана свобода слова, я надеюсь убедительнейшим образом доказать, что мои произведения явились следствием не антирелигиозного и безнравственного настроения, а подлинно религиозного и морального синтеза, перед которым с давних пор благоговеет не только новая литературная школа, известная под именем „Молодой. Германии“, но и преславнейшие наши писатели, поэты, равно как и философы. Каково бы ни было ваше решение по поводу моей просьбы, господа, будьте уверены, что я всегда подчинюсь законам моей родины. То случайное обстоятельство, что я нахожусь за гранью вашей власти, никогда не соблазнит меня заговорить языком распри; я чту в вас высший авторитет любимой родины. Личная безопасность, которую дает мне пребывание за границей, к счастью, позволяет мне, не опасаясь неправильного истолкования, с подобающей покорностью заверить вас в глубочайшем почтении».

«Верноподданнические чувства» Гейне, разумеется, были оставлены без внимания.

Ища каких-либо средств к существованию, Гейне решается принять тайную субсидию от французского правительства. Эта субсидия — сперва 4.800 франков, а затем 6.000 франков, дала основание врагам Гейне говорить о том, что он продал свое перо правительству Гизо. Факт получения субсидии вскрылся после революции 1848 года, когда был опубликован список тайных королевских пенсионеров.

Приятель Гейне, журналист Александр Вейль, рассказывает в своих воспоминаниях, что однажды Гейне сам доверил ему тайну получаемой пенсии. При этом поэт указал, что он получает субсидию «ни за что»: «Я не пишу ни одной строчки против моих чувств и убеждений. Я за свободу. С моей точки зрения может быть длительным такое правительство: республика, управляемая монархистами, или монархия, управляемая республиканцами». В этом высказывании, приводимом Вейлем, если оно действительно имело место, проводится известная нам мысль о том, что формы правления не играют существенной роли по сравнению с важнейшими вопросами разрешения социальной проблемы.

Все больше раздумывая над этими сановными вопросами «боев за самые основы жизни», Гейне добивается во что бы то ни стало получить право говорить со своими соотечественниками.