Генрих Гиммлер

К середине 1942 года Шелленберг ощутил, что завоевал достаточное доверие Гиммлера и может рискнуть обсудить с ним возможности проведения мирных переговоров. В то время как Геринг находился «до той или иной степени в опале», Гиммлер, по оценке Шелленберга, «был и оставался до самого конца наиболее сильным деятелем режима». Он считал, что полная победа уже невозможна, и в августе 1942 года предварительно обсуждает в Житомире с Керстеном (который, по рекомендации Гиммлера, лечил его от нервного стресса) наилучший способ представления этого дела Гиммлеру. В лице Керстена он обнаружил союзника и на следующий день испросил у Гиммлера аудиенции для обсуждения «важного и очень трудного в решении вопроса». Вскоре после завтрака, во время которого Гиммлер «превратился из холодного чиновника в обаятельного и приятного хозяина», он принял Шелленберга. Тот начал издалека, чтобы исподволь подготовить почву; сначала он упомянул о том, что мудрый подход к решению проблемы требует рассмотрения всевозможных альтернативных вариантов, а затем задал Гиммлеру прямой вопрос, не обдумывал ли он альтернативных способов завершения войны. После целой минуты молчания Гиммлер выказал удивление и негодование, но, в конце концов, начал прислушиваться к аргументам Шелленберга, который говорил о том, что правителям Германии было бы выгоднее заключить сделку в выгодной позиции, в которой они находятся в данный момент, нежели дождаться, когда Германия будет ослаблена войной и все преимущества будут утрачены. После этого он сам включился в спор:

«В моем теперешнем положении я имею некоторые шансы оказать влияние на Гитлера. Я даже могу убедить его отстранить Риббентропа, если буду уверен в поддержке Бормана. Но мы ни при каких обстоятельствах не можем посвящать Бормана в наши планы. Он сломает всю схему, или, что еще хуже, завернет ее так, чтобы достичь компромисса со Сталиным. А этого мы допустить не можем».

Он говорил так, будто разговаривал сам с собой, то покусывая ноготь, то крутя свой перстень со змеей — верный признак того, что он действительно сконцентрировался. Он вопросительно взглянул на меня и сказал: «Смогли бы вы начать это все прямо сейчас — так, чтобы враги не посчитали это проявлением слабости с нашей стороны?»

Я заверил, что смогу.

«Отлично. Но где гарантии, что все это не обернется против нас? Что, если это подтолкнет, западные силы на заключение блока с Востоком?»

«Напротив, рейхсфюрер», ответил я. «Если переговоры начнутся в правильном русле, это предотвратит последствия такого рода».

«Ну, хорошо», сказал Гиммлер: «как именно вы собираетесь поступить?»

Шелленберг объяснил, что эти пробные переговоры следует проводить «через политический сектор Секретной службы». Гиммлер, сказал он, должен назначить своего полномочного представителя, а сам в это время должен работать с Гитлером над устранением Риббентропа и назначением более управляемого министра иностранных дел. Затем они взглянули на карту Европы и сошлись на том, что, за некоторыми исключениями, Германия может отказаться от большей части территорий, оккупированных ею с сентября 1939 года, ради сохранения тех областей, которые по праву следует считать германскими. По словам Шелленберга, когда они расставались уже на рассвете, «Гиммлер дал мне все полномочия действовать… и дал слово чести, что к Рождеству Риббентроп будет смещен».