Генрих IV

Между тем положение Генриха III тоже продолжало оставаться шатким. Гибель «Непобедимой армады» избавила его от угрозы испанского вторжения во Францию, однако состав собравшихся 2 октября 1588 года в Блуа Генеральных штатов не оставлял ему ни малейших шансов на принятие желательных для него решений. Лигёры так обработали общественное мнение, что им принадлежало абсолютное большинство среди представителей всех трех сословий. Меньшинство составляли «политики», то есть умеренные католики, тогда как протестанты отсутствовали полностью. Председателями всех трех курий были избраны лигёры: Бриссак, недавно командовавший на баррикадах, — в курии дворян, кардинал Гиз, брат Меченого, — духовенства и Ла Шапель-Марто, один из Комитета шестнадцати, — третьего сословия. Короля лишили права вето, тем самым заранее нейтрализовав все его инициативы и обеспечив принятие решений большинством голосов. Иначе говоря, депутаты, особенно от третьего сословия, взяли курс на установление конституционной монархии. Однако это намерение наталкивалось на традиционные представления, слишком глубоко укоренившиеся во французском обществе, чтобы ими можно было так просто пренебречь. По этой причине с первых же дней заседания Генеральных штатов начались разногласия даже среди лигёров. Ничего удивительного, что, когда на первом заседании в зале появился король, все встали, с должным почтением приветствуя его. Он произнес замечательную речь, в которой еще раз заявил о своей приверженности католической церкви и о намерении не допустить к наследованию королевского престола Франции любого заподозренного в ереси. Он заранее соглашался на принятие законов, которые обеспечили бы мир в королевстве и позволили бы успешно справиться с бедственным положением народа, бороться с беспорядками и коррупцией. Отдельные пассажи его выступления, которые можно было истолковать как завуалированный выпад против Гизов, впоследствии были изъяты из протокола заседания и из текста, предназначенного для публикации.

Речь, произнесенная королем, была тепло встречена депутатами, что, однако, в конечном счете принесло ему мало пользы. Меченый, его брат-кардинал и верхушка Лиги времени даром не теряли. В ходе развернувшихся дебатов они сумели так запутать дело, что выдвигавшиеся требования поражали своей непоследовательностью и отсутствием элементарной логики. Так, депутаты требовали незамедлительного и полного истребления гугенотов, но при этом добивались резкого сокращения налогов. Генрих III вследствие этого был лишен возможности собрать необходимое войско, и его упрекали в бездействии и даже предательстве. Уважение, продемонстрированное королю в первые дни заседания Генеральных штатов, сменилось подозрительным и даже презрительным отношением к нему. Несколько депутатов, подстрекаемых «господами лотарингцами», осмелились даже грубо оскорбить монарха. Если герцог Гиз еще и проявлял в отношении его некоторое почтение, хотя и с долей иронии, и держался в стороне от словесной перепалки депутатов, то его брат-кардинал был главным вдохновителем беспорядка, царившего на заседаниях, стараясь завести дело в тупик. Однако Генрих III, несмотря на все унижения, которым его подвергали Генеральные штаты, и нараставшую угрозу для себя, не сдавался. Дело шло не только о его личном спасении, но и о сохранении монархического принципа. Напротив, герцог Гиз, хотя и стремился взойти на королевский трон, подрывал этот принцип, поскольку, если бы ему удалось свергнуть Генриха III, он стал бы выборным королем, своего рода коронованным диктатором, опирающимся не на законы и традиции, а исключительно на военную силу.

Было еще одно обстоятельство, делавшее положение Гиза весьма шатким: в недрах самой выдвигавшей его группировки отсутствовало единство, так что его избрание в любой момент могло быть поставлено под вопрос. Кроме того, Гиз наверняка натолкнулся бы на отчаянное сопротивление гугенотов, пользовавшихся поддержкой «политиков». Он не мог не сознавать, что устранение Генриха III развязало бы гражданскую войну, еще более ожесточенную, чем прежний религиозный конфликт. Понимал это и король, который теперь мог рассчитывать только на самого себя. В этой трагической ситуации ему предстояло самому принимать решение, не обращаясь за советом даже к престарелой Екатерине Медичи, которая, вероятно, стала бы убеждать его пойти на новые уступки. Возможности для достижения согласия были исчерпаны. Теперь задача заключалась уже не в том, чтобы выиграть время, стараясь внести разлад в ряды депутатов и задабривая братьев Гизов.