Генрих IV

Уныние сломило моральный дух короля. «Господь дарует мне мир, — писал он Коризанде в начале блокады, — чтобы я смог немного отдохнуть. Я очень постарел. Нет числа злодеям, которых посылают меня убить, но Господь меня сохранит». Трудно сказать, было ли это равнодушие, фатализм или легкомыслие, но время от времени ему удавалось отвлечься от общего кризиса, спрятаться от бушевавшей бури и сосредоточить внимание на сегодняшнем дне и на своей борьбе. Этой ценой он выжил, а время меж тем работало на него. Но великих планов пока не было. Бороться с унынием ему помогала его личная храбрость. «Мне верно служат, — писал он далее своей возлюбленной, — и признаюсь вам, что враги мне скорее докучают, чем страшат меня». В письме к {359} Рони, упрекавшего его в том, что он слишком рискует: «Друг мой, поскольку я сражаюсь за свою славу и корону, я ни в грош не ценю свою жизнь и все прочее». Каждое слово здесь — правда. Слава и корона — вот два земных блага, к которым он стремился. Первое роднит его с его дорогим дворянством, роднит и делает соперником, потому что он ревниво относится к успехам своих помощников. Он кривится, слушая об успехах своего кузена Суассона или Тюренна. Он иронизирует, когда Живри напыщенно сообщает ему о взятии Корбея и Ланьи: «Твои победы мешают мне спать, как давние победы Мильтиада и Фемистокла». Второе благо, корона, — это дело между Богом, отечеством и им самим. Никто в мире не разделит его судьбу. Никто не может диктовать ему свою волю. Подобно античному герою, он в одиночку несет бремя своего высокого предназначения. Что ему смерть, если он умрет увенчанный короной и прославленный на века. Однако полтора года войны «по-гугенотски» показали, что можно из нее извлечь. Не слишком много. Армия, которую приходится то собирать, то распускать, хроническое безденежье, непрочность союзов — с этим далеко не уедешь. А его противник — это уже не Майенн, лишенный войск, как и он сам, а Фарнезе с прославленной испанской пехотой, к тому же регулярно получающей жалованье. После многих проб и ошибок король вынужден будет постепенно менять тактику.

Первый вариант — предоставить Париж его мятежной судьбе, но он не сразу на это решится. Второй вариант — старательно избегать крупных столкновений с испанской армией, если она вернется во Францию, хоть и чрезвычайно велико будет {360} искушение. Третий вариант — возобновить осадную войну, сделав упор на северную часть страны, чтобы пробить брешь в самых сильных лигистских регионах и создать заслон между Парижем и пикардийской границей. Жадная семья Габриель д'Эстре в некоторой степени повлияет на выбор этого варианта.

Нет короля Франции без канцлера. До сих пор эти обязанности временно исполнял кардинал Вандомский, но в декабре 1589 г. Генрих IV отобрал у него печати и 18 июля 1590 года назначил на его место канцлера прежнего короля, Филиппа де Шеверни. Конечно, он был пожилым человеком, угодливым, хитрым и малосимпатичным, и к тому же причинил много зла гугенотам, пока был у власти. Но времена изменились, и сегодня он мог принести большую пользу. Одно его имя покажет, что Франция не умерла. В том же месяце Королевский Совет пополнился еще одним влиятельным и уважаемым человеком, герцогом Неверским. Он был храбр, честен, неподкупен и умен.

Чтобы завоевать сердца, была предпринята новая пропагандистская кампания. В течение двух лет возрастало число патриотических сочинений, монархических трактатов и сатирических листков. Сюжетов для них было предостаточно с тех пор, как испанцы и савойцы захватили французские территории. Вершин красноречия достигли Антуан Арно и Мишель Юро. Произведение первого «Антииспанец» прозвучало как трубный звук. «Кровожадные тигры, — обращается он к подданным Филиппа II, — это вам не американские индейцы, неужели вы не боитесь, что вам придется встретиться лицом к лицу с тысячами настоящих французов, которые дадут вам сотни баталий, прежде {361} чем стать испанцами? Пусть прежние короли Франции поднимутся из своих могил, чтобы прогнать этих полумавров, полуевреев, полусарацин. О Франциск I, о Генрих II, наши добрые короли, восстаньте из мертвых, разве вы не видите, что ваш смертельный враг занимает ваше королевство, ваш город Париж, ваш дворец, ваш Лувр?»