Генрих V

В девятнадцатом веке французские «патриотически настроенные» историки с однозначной суровостью относились к Столетней войне, давая столь же искаженный портрет Генриха V, как и английская миниатюра. В англосаксах пятнадцатого века они видели первых «бошей». В свою очередь, английские историки на этот ксенофобический взрыв отреагировали с неменьшим шовинизмом, который сочетался у них с холодным допущением объективности (хотя найдется немного авторов, которые в неменьшей степени позаботились бы о том, чтобы скрыть свою неприязнь ко всему французскому, чем это сделали высокочтимые Вили и Во в своем колоссальном труде об эпохе короля). Даже сегодня у англичан и французов на этот счет имеются разные суждения. Харрисс считает, что Генрих «понимал», что французская корона «могла надежно оставаться в руках только того человека, которого французы примут как короля в том смысле, как это понимают англичане... будь в его распоряжении годы, то он со своей энергичностью и везением мог бы придать развитию обеих наций новое направление точно также, как за короткое время ему удалось добиться определенной удачи в Англии».[4] Напротив, Эдуард Перруа приписывает успехи Генриха «его преждевременной смерти в самом расцвете его беспримерной славы, которая вознесла его так высоко, даже слишком высоко в глазах потомства». Он говорит также о его лицемерном фанатизме, двурушничестве, притворстве в соблюдении [17] законности и заглаживании обид, к которым он прибегал только для того, чтобы добиться своих целей». Таким образом, равновесие сохраняется.[5]

В английских исследованиях, посвященных этому королю, в основном, игнорируются французские хронисты за некоторым исключением той дани, что была отдана ему уже после его смерти. Следует, однако, не забывать о том, что некоторые из их хроник были заимствованы друг у друга, а некоторые были сделаны уже годы спустя после смерти короля. Тем не менее, все они жили во время его правления (Жювеналю дез Юрсену, монаху из Сен-Дени, и Монстрелею в момент смерти короля было за тридцать) и разговаривали с теми людьми, которым довелось быть участниками описываемых ими событий. И если эти летописцы были настроены против короля, то английские историки, напротив, были лишены объективности к Генриху V. Обычно люди предпочитают в большей степени доверять свидетельствам оккупированных, а не оккупантов. Также и события во Франции 1940—1944 годов предпочитают рассматривать с точки зрения французов, а не немцев.

Английские историки отказываются воспринимать Столетнюю войну в пятнадцатом веке как конфликт между французами и англичанами. Свою точку зрения они аргументируют тем, что, если у англичан имелось развитое национальное чувство, то у французов отсутствовала единая общность людей, а были только отдельные группы, населявшие те или иные районы Франции. Несмотря на то, что Франция в те дни не воспринималась такой, какой она воспринимается сегодня, тем не менее идея французского государства все же существовала и выражалась фразой «честь цветка лилии». К [18] пятнадцатому веку национализм французов развился до такой степени, что своих соседей за проливом Ла-Манш они воспринимали как своих кровных врагов. Если сам Генрих не мыслил национальными категориями, для него вся Франция была «моим наследством», то его подчиненные, наоборот, мыслили именно этими категориями, отчего и родилась ксенофобия. Большая часть несчастий Франции этого периода была вызвана французами, но все же все французские хронисты едины в одном: их лютыми врагами были англичане. Если к тому времени, когда Генрих вторгся в их страну, французы обладали слабым чувством национального самосознания, то в борьбе с ним это чувство получило стремительное развитие. Короля они воспринимали именно так, как он и говорил: «Я — бич Божий», разве что считая его скорее бичом Дьявола, а не Бога. [19]

Глава первая. Узурпаторы

«Бог ведает какими, милый сын,

Извилистыми, темными путями

Достал корону я, как весь мой век

Она мне лоб заботой тяжелила».

Шекспир, «Король Генрих IV»

«[Генрих IV], чтобы завладеть честью и славой короны упомянутого королевства Англии, в прошлые времена, пустив в ход некие бесчестные средства, лишил этого звания своего первого кузена Ричарда, короля Англии.

Энгеррац де Монстреле, «Хроники»