Если когда-нибудь бабочка попадала под колесо, то это наверняка была Екатерина Ховард. Ей было только двадцать лет, когда она умерла, будучи виновной всего лишь в детской безответственности. Исповедь была бы более подходящим искуплением ее грехов, чем плаха. Однако две причины возвышали совершенные ею неосторожные поступки до уровня высокой политики. Первая состояла в том, что она нанесла серьезный психологический урон королю, а вторая — в том, что она была инструментом мощной аристократической фракции. Как заметил Лэси Болдуин Смит тридцать лет назад, Генрих в любом случае постарел бы, и Екатерину вряд ли можно в этом обвинять. Однако дело было не в этом. Генрих поддерживал в себе иллюзии собственной мужественности в течение многих лет и, подобно многим мужчинам среднего возраста, позволил хорошенькой девушке одурачить себя. Мужские достоинства короля составляли часть благосостояния государства, и разочарование Генриха подрывало жизнеспособность Англии. Обычно говорилось, что войны 1542–1547 гг. были отчасти вызваны желанием короля удержать свою ушедшую молодость, и в этом есть доля истины. Екатерина лишила Генриха возможности спокойно стареть. Скорее всего, это была не ее вина, но обстоятельства ее взлета и падения определили направление и внутренней и внешней политики в последние пять лет его царствования не в меньшей мере, чем уход со сцены Ховардов и консервативной партии, которую они представляли. Именно в 1541 году они получили первый смертельный удар, который будет окончательно нанесен в 1546 году.
Глава шестая. Последнее прибежище: Екатерина Парр, 1543-1547
Драматические события, которые привели к казни Екатерины Ховард, подорвали духовную энергию короля. К марту 1542 года двор стал понемногу возвращаться к жизни, и Генрих участвовал в празднествах по крайней мере с внешним удовольствием, но впервые не возникало разговоров о женитьбе. Когда Генрих оправился от потрясения, вызванного изменами Екатерины, он стал сожалеть о ее потере меньше, чем о потере Джейн Сеймур. В связи с этим совет сразу же занялся поисками преемницы, что заметно даже в письмах, которые сообщали об утрате, пережитой королем. На этот раз, хотя прошло всего пять лет, не было никаких признаков того, что это дело станет политическим минным полем. Акт, по которому была осуждена Екатерина, заключал в себе некоторые предосторожности против повторения подобного обмана. Обвинение в государственной измене теперь ожидало каждого, кто мог скрыть прегрешения будущей невесты, и с этим пунктом были связаны далеко идущие последствия, так что каждый, кто знакомил короля с какой-нибудь привлекательной молодой женщиной, рисковал положить свою голову на плаху[193]
. Поэтому в 1542 году, по вполне понятным причинам, не особенно манил тот путь, который принес власть и успех поочередно Болейнам, Сеймурам и Ховардам и на котором уцелели только Сеймуры. В то же время, хотя эту тему было слишком опасно обсуждать открыто, надежд на появление у короля новых детей было немного. Потому еще меньше был стимул рисковать, уложив в его постель какую-нибудь новобрачную.В течение нескольких последующих лет слабеющие силы Генриха поддерживала скорее война, чем любовь. Хотя и не имея желания присоединиться к антианглийскому крестовому походу шотландцев, Яков V не демонстрировал особого желания сотрудничать со своим дядюшкой. Он под носом у Генриха забрал себе Марию де Гиз, и в его совете господствовало духовенство под предводительством кардинала Битона. Генрих считал, что он уговорил Якова встретиться с ним в Йорке во время его продолжительных поездок в 1541 году, но советники Якова не доверились английским заверениям, и не было никаких оснований надеяться, что он рискнет отправиться на юг. Неявка Якова дала Генриху предлог выразить свой праведный гнев, и за этим последовали постоянные нарушения англо-шотландской границы. Продолжился обмен взаимными обвинениями, и это длилось в течение всего периода матримониального кризиса короля, вплоть до лета 1542 года. Международная ситуация, которая казалась столь угрожающей для безопасности Англии еще два года назад, теперь явно складывалась в пользу Генриха.
10 июля Карл и Франциск вновь возобновили свою периодически возникающую войну. Оба в последние месяцы закидывали удочку насчет английской поддержки, и, как это случалось и раньше, Карл оказался более удачлив. Франциск выразил интерес к браку между своим вторым сыном и принцессой Марией, но Генрих разгневал его, отказавшись объявить ее законной, несмотря на то, что она пользовалась его большой благосклонностью и главенствовала при дворе за отсутствием королевы-супруги.