География гениальности. Где и почему рождаются великие идеи

Мартин говорит: в Вене 1900 г. «ощущалось столько переломов, что казалось – рушится весь мир». Вот почему тогдашний журналист и фельетонист Карл Краус описал Вену как «лабораторию концов мира». Люди понимали, что живут в умирающей империи и вскоре грядет взрыв, – оставался лишь вопрос: когда? Но ощущение скорого коллапса, как ни странно, раскрепощало. Старые правила отживали свой век, новые еще не возникли. Отчего бы не дать волю новому подходу к проблемам? Так, по словам Мартина, поступил и Фрейд.

– Он слушал все больше и больше рассказов женщин, которые приходили к нему и жаловались на насилие. И думал: неужели все эти рассказы правдивы? Не обошлось ли здесь без фантазии? Тут и начинается психология. В какой-то момент он был вынужден сказать: «Не может быть, чтобы все так и было». Он пошел на разрыв с самым простым объяснением. А для этого нужна определенная ментальность. В каком случае вы сможете сделать такой шаг?

– Нужна решимость, да?

– Да, но не только. Нужна открытость для «цунами» – для идеи, которая противоречит здравому смыслу. А когда вы начинаете работать в этом направлении? Когда видите, что так поступают другие.

Под конец своего пребывания в Вене я прихожу к Дому Лооса – новаторскому творению архитектора Адольфа Лооса. Он стоит на маленькой площади напротив дворца Хофбурга, бывшей цитадели власти, а в начале ХХ века – резиденции кайзера Франца-Иосифа. Их отделяют полсотни метров. Полсотни метров и пять веков, ибо один олицетворяет старый мир, а другой – новый мир. Изысканно украшенный дворец – классические купола, статуи греческих богов – словно сошел со страниц странной детской сказки.

Дом Лооса – это, напротив, строгость и минимализм. Из-за отсутствия декоративных деталей над окнами его прозвали «домом без бровей». Лоос выбрал данное место не случайно: это был вызов дворцовой помпезности. В статье «Орнамент и преступление» Лоос излагает свою архитектурную философию: «С развитием культуры орнамент на предметах обихода постепенно исчезает»[65]

. По его мнению, орнаментика излишня, ибо противоречит функциональному назначению предметов. Такое украшательство – это «вырождение» и напрасная трата денег. Оно невозможно в обществе, которое желает называться современным. Если гений всегда делает мир чуточку проще (как говорил Брэди в Афинах), то орнаменты, думал Лоос, играют противоположную роль. Он считал, что культуру страны можно оценить по тому, в какой степени исписаны стены ее туалетов. Я читаю это и вздыхаю: похоже, нас не ждет ничего хорошего.

Интеллектуальная динамичность Фрейда и Витгенштейна бросала вызов украшательству. Эти мыслители пытались прорваться сквозь «завитушки» к истине. Вена была учителем, но во многом учила примером. Места гения бросают нам вызов. В них есть нечто сложное для нас. Они завоевывают себе место в истории не национальными ресторанами и уличными фестивалями, а тем, что стимулируют нас и предъявляют требования к нам. Требования безумные, нереалистические, но прекрасные.

Кайзер Франц-Иосиф был кое в чем прогрессивен, но это не касалось архитектуры. Дом Лооса он на дух не переносил – считал его мерзостью и поруганием многовекового идеала красоты. Это неудивительно. Удивительно другое – то, что он сделал (а точнее, чего не сделал): он не повесил Лооса и даже не арестовал. Хотя ничто не мешало: как-никак император, а как показывает история, императоры делают, что им заблагорассудится. Но нет: его реакция была весьма сдержанной. Он лишь приказал закрыть ставнями окна, выходящие на Дом Лооса: дескать, видеть его не желаю. Это была практичная и терпимая реакция, глубоко в венском духе.

Такой же была и реакция на рисунок, который предстал передо мной в середине Рингштрассе. На нем изображена женщина. Ее взгляд – скучающий взгляд манекенщицы – устремлен в сторону, избегая моего взора. Она крепка и даже мускулиста. Из одежды присутствует лишь пара ярко-оранжевых туфель. Больше нет ничего. Бросается в глаза треугольник темных волос между ногами: художник Густав Климт постарался, чтобы он был на самом видном месте. Даже по нашим временам это вызывающе – могу представить себе, что говорили 100 лет назад! Время от времени Климт сталкивался с препонами: скажем, эскизы для росписи, заказанной Венским университетом, были сочтены неприличными. Но никто не мешал ему спокойно творить. Точно так же и Фрейд писал свои скандальные сочинения о человеческой сексуальности без всякого страха перед цензурой.