География одиночного выстрела

– Да, – кивнул Федор. – Порядок. – И в подтверждение этого развел руками.

Потом он уселся на табурет перед радиостанцией, настраивал ее, крутя какую-то черную штучку то влево, то вправо, потом надел наушники, и разнеслась по всей комнате музыка Морзе – даже конь Григорий запрядал ушами, не понимая этих звуков.

Добрынин завороженно следил за Федором, а Валерий Палыч с интересом наблюдал за народным контролером, который подкупал летчика своей простотой и такой не свойственной для этой простоты должностью.

На улице начинало темнеть.

Федор, сняв с головы наушники, опустил их на поверхность радиостанции. Был он чем-то расстроен.

– Что там? – спросил летчик.

– Да все нормально, передал, – отмахнулся Федор. – Просил Полторанина, чтобы он мне что-нибудь из свежих газет прорадировал, а ему Кривицкий не разрешил!

– Да-а, – сочувственно промычал летчик; потом подошел к окну. – Темнеет уже… А я-то опять забыл тебе газеты привезти.

– А здесь когда светает? – спросил Добрынин.

И летчик, и Федя посмотрели на него с некоторой малозаметной ухмылкой.

– Месяцев через пять-шесть, – спокойно произнес Федор.

– Что?! – вырвалось у контролера. – Как это?!

– Полярная ночь, – значительно произнес летчик. – Здесь все длиннее, и ночь, и день.

– Так это что, теперь полгода темно будет?! – переспросил Павел.

– Да, – кивнул летчик. – Есть, кажется, планы поставить тут мощные электростанции для ночного освещения советского Заполярья, но это намечено только на седьмую пятилетку.

– Эт нескоро… – согласился народный контролер.

Заметив, что вода в кастрюльке растаяла, он взял эту кастрюльку и поставил прямо под мордой коня. Григорий наклонился, стал жадно пить.

– А чем кормить его… – растерянно произнес Павел. – Сено есть у вас?

– Да откуда же?! – ответил невесело Федор. – Здесь же кони даже не водятся!

– Слушай, – оживился вдруг Валерий Палыч. – А у тебя есть запасная подкова?! Вот бы здесь на дверь прибить!

– Нет, – со вздохом ответил Павел. – Не дали с собою.

– Плохо, – покачал головой летчик. – Висела бы на счастье. Как у меня дома.

– Ничего, что-нибудь придумаем, – успокоил Добрынина Федор. – Галеты ж он будет есть, только размочить их надо. У меня и тут банок десять, а там, на военном складе, их страшное количество.

Растопив еще полкастрюльки снега, вытрусил туда контролер три консервных банки галет, и сели они втроем за стол играть в домино. Дырку, пробитую копытом Григория, накрыли керосиновой лампой, которую пришлось зажечь из-за проникавшей через окно темноты. На примус снова поставили чайник, доверху наполненный снегом, а в печку-буржуйку накидали еще бурого сухого дерна.

Конь стоял тихо, словно понимал, что накормить его сразу же возможности нет. Стоял и косил одним глазом на прислоненную к печке кастрюльку, в которой плавали черненькие круглые галеты, набухая водой и постепенно становясь пригодными в пищу.

Добрынин оживился во время игры, и настроение его, прямо скажем, улучшилось. В домино выучился он играть в сельском клубе, учил его молодой учитель математики, присланный к ним в село для борьбы с неграмотностью. Вот и сейчас, пытаясь сделать «рыбу», вспоминал Добрынин с благодарностью того белобрысого худого паренька в круглых очках и в общем-то одного с ним возраста. Пробыл он у них в Крошкино почти год, а потом перебросили его куда-то дальше, в самую глушь, в какую-то деревню, где вообще, говорили, не было ни одного грамотного жителя.

Федор и Валерий Палыч в домино играли слабовато – это Добрынин почувствовал сразу и уже минут через десять выиграл первую игру, поставив-таки свою любимую «рыбу» по шестеркам.

Загорелась вдруг на радиостанции зеленая лампочка, и Федор подскочил к тумбочке, надел наушники и присел на стоявший там табурет. Потом отстучал что-то, видимо, в ответ на сообщение.

– Ну, что там? – спросил летчик, когда Федор вернулся за стол.

– В Хулайбе пурга начинается, может и сюда прийти, – ответил Федор.

Валерий Палыч встал.

– Пойду поставлю самолет впритык к дому, – сказал он и, нахлобучив на голову теплый летный шлем, вышел.

Играя вдвоем, Федор и Добрынин слышали, как летчик запустил винты, отчего стекла в единственном окне домика задребезжали, а минут через пять снова стало тихо.

Вернувшись, Валерий Палыч сбил с ног снег, стянул с головы шлем и присел у печки, выставив к горячему железу руки.

– Ветер с востока, – сказал он. – Я самолет за дом загнал, а то еще занесет, а ведь при порывах и перевернуть может. Знаю я эти пурги.

Вскоре решили ложиться спать. Федор бросил на пол вокруг печки несколько хороших оленьих кожухов.

– Это я со склада военного как-то принес, полезные вещи! – объяснил он.

Спать улеглись треугольником вокруг печки-буржуйки, накрывшись такими же кожухами. Керосиновую лампу затушили, дверь заперли на тяжелую чугунную задвижку.

Добрынин хотел было спросить у Федора: от кого, мол, они запираются, но промолчал, решив, что это порядок такой, а порядок не обсуждают.