География одиночного выстрела

Стал ангел, посмотрел на людей, его окружавших. Подумал чуть-чуть. И решился он говорить, надеясь на разумность слушающих и на их стремление к справедливости.

– Радостно мне быть среди вас, – говорил он вполголоса, но слышали его все, притихнув. – Ведь там, на небе, эту страну страшно грешной считают… Непонятно им, почему люди из этой страны после смерти в Рай не попадают. Непонятно это и мне. Ведь вижу я, как вы стремитесь к справедливой жизни, как на этом тернистом пути теряете вы своих братьев… Я уверен, что пройду этот нелегкий путь с вами вместе до конца, и мы вместе, прожив безгрешно и справедливо, войдем в ворота Рая, и тогда я буду прощен за то, что ушел оттуда, а вы будете приняты, как самые дорогие небесные новожители…

Закончив свои слова, огляделся ангел и увидел слезы в глазах у многих мужиков и баб, и смущенные, чуть радостные, улыбки, выражавшие мечту о Рае, которая так скоро могла стать действительностью. И увидел он учительницу Катю, лицо которой было чуть строже, чем у остальных, но когда взгляды их встретились, показалось ангелу, что лицо ее смягчилось и стало добрее.

Ушел он из середины человеческого круга, и на этом кончился траурный митинг. Красноармейцы уложили своих на дно братской могилы, строители – своих. Засыпали их землей, нагребли над двумя могилами холмики. На одном укрепили буденовку, прикрученную бечевой к срубленному стволу молодого клена, на втором просто посадили березку, выкопанную тут же рядом в лесу.

Красноармейцы выстрелили из ружей в знак последнего прощанья.

После этого сели в лесу кушать. Женщины разносили молоко в кружках: они сами словили разбежавшихся по полю коров. Из коней только два вернулись к красноармейцам, остальных, видно, далеко испуг загнал, так далеко, что не вернулись они назад.

Архипка-Степан, ангел, главный дезертир, Трофим и горбун-счетовод кушали вместе.

От одной компании к другой ходил мужичок в грязном ватнике. Носил он в руках большую бутыль с самогоном и наливал понемногу всем, у кого было во что, говоря при этом: «Помянем, помянем наших…»

Солнце еще светило, но тени уже удлинились, приближая вечер и готовя землю к ночному сну.

Красноармееец Трофим, помянув товарища несколько раз, лежал отдельно на траве и плакал. Его не трогали и только время от времени бросали в его сторону сочувственные взгляды.

На все еще светло-синем небе проклюнулось несколько звездочек, а на восточной части показалась и луна, круглая, как райская паляница, и такого же золотистого цвета.

Ангел смотрел на нее, жуя грубоватый черный хлеб из крестьянских запасов, твердый и жесткий, выпеченный так, чтобы можно было его две недели есть. Смотрел и о счастье думал, и отгонял от себя наваждение нескромного свойства, картину придуманную и достаточно желанную, показывающую, как он с учительницей Катей в ворота Рая входит. Отгонял, отгонял и все-таки отогнал он эту картину, подумав одновременно, что наваждение это не желает добра Кате, так как для того, чтобы с ним в ворота Рая войти такой красивой, какой есть она, должна эта светловолосая девчушка умереть молодой, не изведавшей полною мерою земной жизни. А поняв это, испугался ангел своих мыслей и, пожелав Кате долгих лет, задумался о недавно прошедшем митинге, на котором выступил, о яме, выкопанной да так и оставленной пустой из-за избирательности небесного камнепада, убившего только строителей и красноармейцев.

А вечер опускался все ниже и ниже, оставляя за собою уже довольно темное небо с разбуженными от дневного сна скоплениями звезд.

– Подъем! Подъем! – заорал неожиданно Архипка-Степан, встав и ткнув указательным пальцем вверх. – Уже видно! Подъем!

Зашевелились люди, засуетились, собирая пожитки и готовясь в дорогу. Кто-то спешно доедал пищу.

Постепенно люди собрались, вышли на дорогу, лежавшую между полем и лесом, посмотрели на прощанье на две свежие братские могилы, поклонились им и, когда во главу плохо организованной колонны стал Архипка-Степан, тронулись в путь.

Рядом с Архипкой-Степаном шагали главный дезертир и горбун-счетовод, чуть поодаль нетвердою походкой шел Трофим. Ангел, затесавшись в самую середину колонны, помогал нести Кате ее книжки, однако при этом с ней не заговаривал и даже не отвечал на ее косые взгляды, полные любопытства. Сама она, правда, пробовала заговорить, то есть задала ангелу вопрос: «Так ты думаешь, что Бог есть?!» Но, ясное дело, вопрос показался ангелу странным, и он промолчал, а новых вопросов не последовало, и шли они дальше молча под ночными звездами, слушая глухую музыку грунтовой дороги, о которую ударяли сотни упрямых подошв.

Луна, полная и круглая как райская паляница, медленно катилась по небесам. Длилась восьмая ночь пути. Силы иссякали, и только огромная человеческая мечта да уверенность в скором окончании пути заставляли людей передвигать отяжелевшие от долгой дороги ноги.

И вдруг Архипка остановился, остановились шедшие за ним следом, а задние уткнулись в спины передних, и прошло по колонне смятение из-за непонимания остановки.