Геологи идут на Север

— Были бы сейчас со мной мои камусные лыжи, совсем легко пошли бы мы, — говорит он, вытирая со лба пот.

Прошли уже мимо устья ключа Пятилетки. Отмечая его на своей карте, я вспоминаю прекрасные поисковые пробы, полученные здесь летом одной из полевых партий. Еще день — два пути — и мы должны быть около устья ручья Таежного.

Мои спутники, заросшие, мокрые, обсыпанные снегом, безропотно идут вперед. За ними остается извивающаяся змеей глубокая темная борозда.

Вечером четвертого октября снегопад прекратился, и мы, наконец, увидели устье ручья Таежного. Всего лишь четыре лошади дошли с нами до места.

…Ночью ярко мерцают звезды. Холодно. Но в палатке жарко. Натоплена печь, и у всех чуть приподнятое настроение оттого, что вот, наконец, мы у цели…

— Удивительно, до чего живуч русский человек, — философствует Ложкин. — Пять суток по пояс в воде и снегу брели, и хоть бы кто насморк схватил…

Утром обнаруживаем, что и остальные четыре лошади сдохли. Лишь якутская лошадка жива-здорова и с удивлением обнюхивает трупы своих неприспособленных сородичей!

Много лет прошло с тех пор, но, как сейчас, я вижу нашу бязевую палатку, стоящую среди безмолвного снежного простора, трупы павших лошадей, тощие вьюки с нашим двухмесячным запасом продуктов и рабочих, с тоской глядящих вслед Егору Ананьевичу, который, сидя на бодро шагающей низкорослой лошадке, быстро удаляется по проторенной нами дороге.

Уложив на настил павших лошадей и часть продуктов, мы взбираемся на десятиметровую террасу и с тяжелыми котомками выходим по глубокому снегу на первый правый приток Таежного — ключ Каменистый. Здесь мы будем вести разведку. Выбираем лесистое место для барака. Через шесть дней низкое таежное жилье готово. Разведчики приступают к шурфовке.

Я навещаю ранее приехавших разведчиков на ключе Стремительном. Они уже построили барак и шурфуют вовсю.

В одном месте близ барака снег очищен до самой земли.

— В чем дело, для чего столько снега перерыто? — спрашиваю я прораба Ершова.

— Да это мои ребята под снегом «бычки» искали, окурки. Здесь летом палатка полевой партии стояла. Вот и вспомнили курильщики про бычки… — Лицо Ершова становится серьезным. — Как дальше будем жить? — тревожно спрашивает он. — У нас продуктов от силы дней на двадцать осталось.

— А где же ваш трехмесячный паек? — удивляюсь я.

— Какой там паек! Ребята молодые, наработаются, аппетит, что называется, волчий. Да и не могу их с первых дней заставлять голодать…

Я ему рассказываю про павших лошадей.

— Придется нам в ближайшие дни приниматься за лошадок, — улыбаюсь я, хотя на душе у меня скребут кошки.

Несмотря на приближающуюся голодовку, разведчики работают хорошо. В подавленном состоянии находятся лишь курильщики. Некоторые из них курят сухой мох, выдирая его из пазов барака.

— Через месяц-два зимней дорогой подвезут продукту — уверяю я вечером соседей, — а до этого времени постараюсь достать продукты и курево в экспедиции Цареградского. Тогда, — обещаю я, — причитающийся мне табак отдам вам.

Измученных разведчиков радует даже эта слабая надежда.

* * *

Прошел октябрь. Продукты уже на исходе и в нашей партии. Съедена последняя павшая лошадь. Решаю идти за помощью на базу экспедиции. По льду реки, едва не попав в полынью, добираюсь до базы.

Здесь все заняты обработкой летних материалов. Продуктов так же, как и у нас, в обрез.

— Придется все же вас выручить, — говорит Цареградский.

Он дает приказание снарядить единственную собачью упряжку. Вот уже нарты нагружены продуктами. Из неприкосновенных запасов мне дают пять килограммов шоколаду. Захватываю с собой широкие, обитые камусом лыжи.

…Собаки стремительно несутся по чистому льду. Темнеет в стороне большая полынья. В ней плавают две утки. Собаки с визгом и лаем мчатся прямо к воде, но, к счастью, утки взлетают, и наши сани скользят по кромке прогибающегося льда в полуметре от воды.

— Будь вы неладны, чуть не утопили, — ругает каюр собак и не удерживается от «рукопашного внушения».

Добравшись до разведчиков, по-братски делюсь с соседями всем, вплоть до шоколада. Посылаю упряжку, чтобы подвезли трупы павших лошадей. Разведчики ругаются, давятся, но ничего не поделаешь — приходится есть конину.

У нас уже многие шурфы добиты. Нужно налаживать промывку проб. Середина ноября, но о приходе транспортов в тайге ничего не слышно. О нас как будто все забыли.