Геологи идут на Север

Вдруг утром слышим стук. Ругаясь, входит Мика, за ним мрачный Александр, в дверь с визгом пролезает Шарик и прячется под нары.

— Чертовы комары, ни днем, ни ночью от них нет покоя. Не комары, а какие-то кровопийцы! — возмущается Мика. — На Кавказе, в Батуми, тоже есть комары, но они больше пищат, чем кусают. А эти — маленькие, а кусают с лету, как звери.

— На Волге тоже комары есть, но аккуратнее, — вторит ему Александр.

Мы ставим полог, подтыкаем его со всех сторон, но комары все равно где-то пролезли. Почти всю ночь мы ни на минуту не можем уснуть, а Шарик визжит и все лезет под нас — заели пса.

— Таких больших и комары заели, — смеюсь я. — Ну что же, бросайте работу…

— Да нет, конечно, — смущенно говорит Мика.

— Придется, друзья мои, не полениться и к пологу пришить сплошной пол, а к входу сделать завязки, чтобы плотно закрывать на ночь. А днем будете работать в длинных накомарниках и кожаных перчатках. Ничего, в конце июля комары начнут исчезать. Правда, вместо них может появиться мошка, — утешаю я их.

Александр молча достает простыни и подшивает их вместо пола к пологу… Остаток ночи мы проводим спокойно.

Вечером следующего дня, вернувшись с очередного маршрута, мы замечаем у барака четырех привязанных к деревьям белых, коренастых якутских лошадей. Из барака выходит, вод стать своим лошадям, солидный, коренастый якут и, широко улыбаясь, представляется:

— Иван Слепцов, балыгычанский житель, ат[5] вам привел, ат оставил и у ваших рабочих на Бочере. Они сказали, где вы находитесь. В обед приехал. Вот вам и почта.

За чаем Иван Слепцов добросовестно выкладывает, мешая русские слова с якутскими, все таежные новости.

— Ну, теперь красота, наладим вьюки и завтра же на лошадях двинемся в бассейн Момы, — замечает Мика.

Слепцов критически осматривает наш груз и говорит:

— Однако, эльбяк[6] груза. Второй раз таскать ат провиант надо.

— Конечно, в один раз не увезти, — соглашаюсь я с ним. — Два раза будем возить.

Пятого июля мы покидаем свой барак.

Мика усиленно ухаживает за Иваном Слепцовым, счастливым обладателем одиннадцатизарядного винчестера тридцать на сорок, уговаривая продать ему винчестер или хотя бы временно поменяться на его карабин. Наконец, Иван поддается на уговоры и на время отдает свой винчестер. Счастливый Мика сразу же отправляется с Александром в маршрут на ближайшие гольцы. На следующий день к обеду мы видим наших охотников, согнувшихся под тяжестью освежеванных туш двух горных баранов. Сергеев сразу же принимается за разделку баранов, коптит на дыму куски мяса, делает отличный шашлык. Охотники наперебой рассказывают, как они увидели баранов, подкрались к ним и Мика из винчестера сразу срезал выстрелом самого крупного барана, только потом пришлось отрезать голову с рогами, чтобы легче было нести.

На всем дальнейшем пути бараны встречаются табунами. Их много в этих глухих местах.

Мы входим в широкую долину реки Момы, почти сплошь покрытую наледью. За рекой, сверкая белоснежными вершинами, высокой стеной стоит Буордахский массив — вторая цепь хребта Черского. С его вершин спускаются ледники с характерными конечными и боковыми моренами.

— А это, пожалуй, не снежники и не фирновые поля, а действительно ледники, — высказываю я предположение.

— Во всех учебниках географии и геологии сказано: «В Северо-Восточной Сибири, несмотря на суровый климат и наличие высоких горных хребтов, нет современных ледников и они не могут появиться из-за малого количества осадков, особенно зимой», — цитирует на память Мика.

— Значит, не верь своим глазам, а верь писаному, — смеюсь я.

— А мы проверим! Это тем более интересно, что в этих местах не бывал ни один геолог и ни один географ.

На своих крепких лошадок Иван Слепцов умудрился навьючить весь груз партии. Осторожно, испуганно похрапывая, они идут по льду.

В самый разгар лета странно выглядят огромные белые пятна льда (тарыни), окаймленные зеленью. Зимой, во время сильных холодов, правые притоки реки Момы «промерзают до дна, и вода, просачиваясь через галечники берегов, попадает на поверхность льда. За зиму намерзает слой льда до пяти — шести метров. В широкой долине Момы все образовавшиеся тарыни слились в один, образовав Улахан-Тарынь[7]  — большую наледь длиной до 8 кёс, пожалуй, самую большую в Якутии.

Хрупкий лед под копытами наших лошадей колется, как сахар, и рассыпается на мелкие иголки. Постепенно отстают комары и оводы. Местами среди льда попадаются рощи засохших деревьев. По краям тарыня, где лед стаял, тянутся унылые серые галечники.

Мы осторожно обходим глубокие — до двух — трех метров — узкие канавы, промытые во льду. По ним бежит чистая холодная вода. Я по опыту знаю, как они опасны.

Вскоре мы подъезжаем к юрте. Нас приветливо встречает семейство Степана Тарабыкина, жителя поселка Кыгыл-Балыхтах. По соседству с юртой ставим палатку.