Геологическая поэма

Валентин поглядел ему вслед. Этот Гриша порядком изумил его по пути сюда. Весь день после выезда из Гирамдокана конюх молчал, только слушал досужий дорожный треп своих спутников — благо, едучи верхом, те могли себе это позволить. Помалкивал он и вечером, когда остановились на ночлег, но слушал по-прежнему внимательно. После шутливой фразы Романа «Да, пиво лучше, чем вода» сделался задумчив, а когда оказался наедине с Валентином, вдруг спросил. «Ты пиво когда-нибудь пробовал?» Вопрос был оглушительным по своей неожиданности, поэтому Валентин, даже не успев осмыслить его и удивиться, ответил утвердительно. «А какое оно?» — с беспокойной заинтересованностью продолжал Гриша «Н-ну-у… не знаю… Об этом, пожалуй, не расскажешь», ошеломленно пробормотал Валентин. «Вот и все так говорят, — Гриша мечтательно вздохнул. — Эх, попробовать бы его хоть разок, пива этого». Из дальнейшего разговора выяснилось, что парень никогда нигде не бывал, кроме Гирамдокана и заброшенного ныне соседнего прииска, где прошло его детство. Родителей своих не помнит. Вырос при дяде, который всю жизнь прожил бобылем, добывая себе пропитание старательством. Учиться пошел поздно, уже в Гирамдокане, потому что на прежнем прииске школы, даже начальной, не было. Проучился кое-как две-три зимы, потом бросил — не давалась никак учеба, к тому же и дядя считал это баловством, поскольку наивысшее счастье человека полагал в «большом самородке», дающемся лишь тому, кто терпелив, как лошадь. «Грамота в нашем деле не шибко-то нужна, — поучал дядя. — Не помеха, конечно, однако же и польза от нее невелика. А фарт, он любит бесхитростного, работящего, у кого пальчики не в чернилах, а в земле да мозолях». Дядя говорил не пустое: он знавал в свое время большие удачи и похвалами от властей не был обойден, особливо в войну, когда золото, а стало быть, и старатели ходили у государства в крепком почете. Потом дядя умер, так и не успев научить Гришу первейшей на свете науке — старательству со всеми его издавна идущими хитростями и тайнами. Да и землица тут поиссякла — устала, видать, служить людям. И осталось для Гриши одно посильное дело — мантулить там-сям на подхвате. А пиво — это его заветная мечта, потому что мужики, слетав в город, долго потом вспоминают про тамошнее пиво, однако растолковать, в чем же все-таки его особенная прелесть, сладость в чем, никак не умеют, хоть ты убейся!..

С подобным Валентин уже сталкивался однажды — когда неожиданно обнаружил (он был тогда молодым специалистом), что проработавшая у них все лето повариха, здоровенная девица лет двадцати с небольшим, едва умеет читать. Он был потрясен, словно, вынырнув из тьмы веков, перед ним вдруг предстал его далекий хвостатый предок… Вспомнив сейчас об этом, Валентин запоздало пожалел, что не поговорил тогда с удивительной девушкой, не попытался узнать, по какой такой причине человек, родившийся у нас на рубеже тридцатых и сороковых годов, остался неграмотным; каким образом и при каких обстоятельствах растущее существо оказалось в свое время оттертым на обочину жизни и брошенным там; кто были те равнодушные взрослые люди, что позволили когда-то свершиться подобному. Ни один из этих вопросов — далеко не простых вопросов! — даже и в голову не пришел тогда Валентину. И теперь вот приходилось со стыдом признаваться самому себе, что да, умственно ленив, равнодушен и инфантилен был он во всем, что не касалось геологии…

Вздохнув, он направил стопы к завхозу. Тот жил по-княжески, один в шестиместной палатке, где, правда, кроме него размещались ящики с кое-какими продуктами, запасные спальные мешки, палатки и прочее.

— Сколько, говоришь, человек — трое? Сейчас запишем, — завхоз извлек амбарную книгу, вздел очки и сделался заправским конторским человеком небольшого чина. — Идешь на неделю — запасайся на месяц. Закон — Тайга…

— Ермил Евдокимыч, ты уж, будь другом, отбери сам, что надо взять с собой, а я пойду собираться.

Валентин знал, что Евдокимыч, бывалый таежник, не упустит ничего — отложит все, начиная со спичек и соли и кончая топором, котелками и свечами. Правда, завхоз любил, чтобы люди, уходя «на выброс», продукты брали с большим запасом. Поэтому Валентин чисто машинально добавил:

— Харчей возьмем на неделю, а сверх того — дня, ну, на три, не больше.

После чего он отправился укладывать свои вещи.