Геологическая поэма

— Не спешите, — остановил ее Валентин. — Я это на тот случай, если вы поиздержались дорогой. Студент есть студент… Да, о чем я говорил-то? Ага, значит, товарищи, так: сейчас я ухожу по делам и оставляю под вашу ответственность огнепроводный шнур — вот он, в рюкзаке, а главное — полевую сумку с капсюлями-детонаторами. Поэтому ужинать вам придется по очереди, чтобы кто-нибудь находился при этих штуках. Все ясно?

— Ясно, — дружно отвечали студентка и «посол».

— Ну, тогда не скучайте. Адью, коллеги!..

2

За четверть часа Валентин добрался до центра поселка и там завернул в продовольственный магазин. Через короткое время он вышел оттуда, неся в рюкзаке конфеты, печенье, банки со свиной и говяжьей тушенкой, печеночным паштетом и вареньем. После чего ближней дорогой, по грязному переулку, усеянному коровьими лепешками, он спустился к мосту и, перейдя его, оказался в заречной, более старой части поселка.

Когда-то, века полтора назад, Абчада начинала строиться именно отсюда, и тогда здесь жили охотники, рыбаки, лесорубы и менее оседлые, очень беспокойные люди — золотоискатели. В тридцатые годы и особенно после войны поселок заметно расстроился, возникли промысловые артели, однако все это — в новой части, ближе к экспедиции. Старый же поселок, где почти не отыскать было свежих построек, постепенно одряхлел, притих и как бы подернулся серой патиной; хотя дома тут не пустовали и вроде бы жителей не шибко убывало, но как-то так оно получалось, что на двух его улочках и в кривых переулках с извечными курами и поросятами встречались все больше старики да малые дети.

За все пять лет жизни в Абчаде Валентину довелось побывать здесь не более одного или двух раз, но все же он без труда отыскал указанный ему дом возле старой лесопилки. Дом этот оказался покосившимся строением барачного типа, длинным, со сквозным, открытым в два конца коридором, по обеим сторонам которого выходили обшарпанные двери, ведущие в комнаты, квартиры, или что еще могло там быть.

Валентин переходил от двери к двери, с трудом разбирая так и сяк накорябанные номера, и отчего-то ему пришло вдруг в голову, что позавчера он примерно так же. Шел по узкому коридору гостиницы, прочитывая номера на дверях, но там все было разительно иначе: коридор, не провонявший, как этот, кухонным чадом, мыльной пеной и черт знает чем еще, был застелен ковром, а двери справа и слева тускло лоснились полированной облицовкой. И там не стоял такой разноголосый гвалт, перебранка, детский плач, кастрюльное бряканье и звуки радио…

Когда Валентин три дня назад уходил с базы партии, к нему подошла повариха Катюша и робко спросила, не исполнит ли он в поселке одну ее небольшую просьбу. В геологических партиях не принято, чтобы выезжающие в жилые места отказывались сделать что-то для тех, кто остается в поле. Однако Валентин предупредил, что точно не обещает — у него может совсем не быть свободного времени. Тогда Катюша, смущаясь и краснея, протянула узелок, в котором, как оказалось, были мясные консервы и печенье. «Дома у меня остались мать да маленький сын, — объяснила она. — Одни совсем…» — «Ну хорошо, печенье — это я еще понимаю, но консервы-то зачем? Неужто их в Абчаде не стало?» — «Да ведь как получилось-то… Это я уже здесь узнала… Прораб мне сказал, будто бы мою зарплату матери не дадут… Говорит, какую-то бумагу надо было в конторе оставить…» — «Понятно, доверенность. Что ж ты ее не оформила?» — «Не знала… А потом думала, можно будет приезжать домой… хоть раз-то в месяц…» — «Она думала! Ты что, вчера только на свет родилась? Уж такие-то вещи взрослому человеку надо знать… Ладно, сделаем вот что: ты этот свой узелок прибери — не тащить же его на себе за сто километров. А в поселке я куплю такие же банки и занесу твоим. Устраивает?»…

И вот теперь, когда из-за радиограммы Субботина выдалось несколько относительно свободных часов, Валентин смог наконец-то выполнить просьбу Катюши.

На стук отозвались не сразу. Пришлось постучать повторно, сильно и настойчиво, и лишь тогда за дверью зашаркали, зашуршали, и дребезжащий старческий голос произнес что-то невнятное. Истолковав это как разрешение входить, Валентин толкнул дверь. Посреди показавшейся пустой комнаты с голыми стенами, подслеповато щурясь, стояла маленькая сгорбленная старушка в чем-то неразборчиво-темном и с непременным платком на голове. Не давая Валентину и рта раскрыть, она тотчас громко и неприязненно закудахтала:

— Нету ее, нету! И не шляйтесь сюды больше, нету ее. Уехала она совсем, а куды — и сами того не знаем… Уехала!

— Здравствуйте! — приветливо заговорил Валентин. — Вы мать Кати Молчановой?

— Сказано тебе, нету ее! — словно бы и не слыша его, продолжала восклицать старуха. — Гонишь их, а они все одно прутся. Бесстыжие до чего мужики пошли!..

— Вам посылка от Кати, — поспешно сказал Валентин. — Ну, и привет, конечно. Она жива-здорова. Просит не беспокоиться.

— Спасибо, вспомнила! — взвизгнула бабка. — Фря такая! Укатила себе с мужиками в тайгу, а мы тут хоть повдоль лавки вытянись — ей и горя мало!