Читаем Георгий Данелия полностью

Из тех, кто играл в «Фортуне», наиболее подробно вспоминает о съемках Алексей Кравченко: «Когда я узнал, что меня в свой фильм „Фортуна“ позвал сам Данелия, от счастья не мог найти себе места. Начались съемки и так получилось, что я пару-тройку раз опаздывал минут на десять. Георгий Николаевич сначала молчал, а потом спокойно, не повышая голоса, сказал: „Еще раз опоздаешь, можешь больше не приезжать“. Вроде ничего особенного, но меня как будто током пронзило. Конечно, с того момента я стал приходить заранее, чего бы мне это ни стоило.

Работать было интересно, еще интереснее за ним наблюдать. Он, безусловно, абсолютный мастер, но пока у него не родилось внутри, пока он не придумал сцену, он к съемкам не приступал. При этом он мог не смущаясь сказать, что пока не знает, как снимать следующую сцену. Характер у него был не мягкий. Он всегда точно определял, что именно нужно. Конечно, дальше ты начинал в данном рисунке что-то придумывать, импровизировать, но рука мастера все равно тебя вела.

Он очень редко что-то показывал. Но однажды был случай, когда он решил помочь одному актеру сыграть жестокость. Я, ни о чем не подозревая, стоял рядом, как вдруг он вцепился мне в горло, тыча пальцами вместо пистолета. Он почему-то решил, что показать лучше всего на мне. Все на площадке напряглись. Я-то уж тем более, потому что это было весьма ощутимо. Вначале все вытянулись по струнке, а потом стали смеяться. Когда человек серьезен, он специально не смешит, а ты при этом падаешь от смеха, потому что это — ну очень смешно.

Он был скуп на похвалы. Мог сказать: „Молодец!“ И это надолго звучало музыкой в твоих ушах.

Снимали мы в основном на корабле. Плавать приходилось много. По команде прыгали в воду. Потом круги бросали, вылавливали друг друга. Данелия стоял на палубе, он, по-моему, даже в шлюпку никогда не садился. Мэтр есть мэтр.

Корабль шел по реке. К берегу мы подходили редко. Группа жила в замкнутом пространстве. Еда — макароны по-флотски. Чтобы сойти на берег в свободное от съемок время, надо было, как такси, поймать пролетавшую мимо ракету. Катер останавливался, полчаса швартовался. До Нижнего Новгорода он тебя доставлял, а чтобы вернуться, нужно было все рассчитать, потом уговорить капитана, чтобы он пришвартовался к нашему кораблю. В общем, пару раз съездишь, третий не захочется, да и опоздать опять же боишься. С тех пор я вообще никогда не опаздываю».

«Работать с Данелией было легко, — вторит Алексею оператор „Фортуны“ Геннадий Карюк, замечательно сработавшийся с режиссером еще на „Орле и решке“. — Был у него свой метод. Вот сидим мы, все отрепетировали, но не снимаем, а он ходит-ходит и вдруг как закричит: „Мотор!“ И мы тут же бросаемся по своим местам. Как солдаты по тревоге».

А снять надлежащим образом пресловутый финал, из которого родился весь фильм, получилось благодаря художнику Владимиру Аронину — тому самому, который в конце 1980-х заместил Александра Адабашьяна в постоянной съемочной команде Никиты Михалкова.

«Посреди реки погружается в воду Фома.

Вода стремительно доходит Фоме до пояса. Фома берет под козырек.

Корпус баржи утыкается в дно реки.

Погружение внезапно прекращается. Фома с приложенной к козырьку рукой оказывается по грудь в воде.

У берега в воде стоят застывшие Вадим, Толик, Петрович и Маша.

Посередине реки торчит голова Фомы в капитанской фуражке.

Из воды взмывают вверх заряды фейерверка.

А в синеве неба летит дирижабль, и звучат слова песни: „…успокой ты меня!..“

Фома улыбается».

В фильме это выглядит ровно так, как надо, то есть куда более впечатляюще, чем на бумаге.

Сам Георгий Николаевич в отличие от критика Савельева не считал, что это «единственный по-настоящему данелиевский кадр» в картине. Но все равно «Фортуна», по-видимому, не принесла режиссеру большого удовлетворения — и во многом именно из-за этого он предпочел отойти от игрового кино и сконцентрироваться на анимации.

В последних интервью Данелия говорил о «Фортуне» редко и скупо: «Мне нравится эпизод, в котором на сухогрузе везут монашек и они молятся. Но не тот это фильм, которым хотелось заканчивать карьеру».

Совсем не таким будет отношение режиссера к своей последней полнометражной работе — мультипликационной картине «Ку! Кин-дза-дза!», которую в заключительной главе мемуаров Данелия назвал лучшим, что он сделал в кино, со времен «Паспорта».

Глава восемнадцатая. «Американцы предложили…»

Ильина, Усачев: «Ку! Кин-дза-дза»

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

О медленности
О медленности

Рассуждения о неуклонно растущем темпе современной жизни давно стали общим местом в художественной и гуманитарной мысли. В ответ на это всеобщее ускорение возникла концепция «медленности», то есть искусственного замедления жизни – в том числе средствами визуального искусства. В своей книге Лутц Кёпник осмысляет это явление и анализирует художественные практики, которые имеют дело «с расширенной структурой времени и со стратегиями сомнения, отсрочки и промедления, позволяющими замедлить темп и ощутить неоднородное, многоликое течение настоящего». Среди них – кино Питера Уира и Вернера Херцога, фотографии Вилли Доэрти и Хироюки Масуямы, медиаобъекты Олафура Элиассона и Джанет Кардифф. Автор уверен, что за этими опытами стоит вовсе не ностальгия по идиллическому прошлому, а стремление проникнуть в суть настоящего и задуматься о природе времени. Лутц Кёпник – профессор Университета Вандербильта, специалист по визуальному искусству и интеллектуальной истории.

Лутц Кёпник

Кино / Прочее / Культура и искусство
Александр Абдулов. Необыкновенное чудо
Александр Абдулов. Необыкновенное чудо

Александр Абдулов – романтик, красавец, любимец миллионов женщин. Его трогательные роли в мелодрамах будоражили сердца. По нему вздыхали поклонницы, им любовались, как шедевром природы. Он остался в памяти благодарных зрителей как чуткий, нежный, влюбчивый юноша, способный, между тем к сильным и смелым поступкам.Его первая жена – первая советская красавица, нежная и милая «Констанция», Ирина Алферова. Звездная пара была едва ли не эталоном человеческой красоты и гармонии. А между тем Абдулов с блеском сыграл и множество драматических ролей, и за кулисами жизнь его была насыщена горькими драмами, разлуками и изменами. Он вынес все и до последнего дня остался верен своему имиджу, остался неподражаемо красивым, овеянным ореолом светлой и немного наивной романтики…

Сергей Александрович Соловьёв

Биографии и Мемуары / Публицистика / Кино / Театр / Прочее / Документальное
Тарковский. Так далеко, так близко. Записки и интервью
Тарковский. Так далеко, так близко. Записки и интервью

Сборник работ киноведа и кандидата искусствоведения Ольги Сурковой, которая оказалась многолетним интервьюером Андрея Тарковского со студенческих лет, имеет неоспоримую и уникальную ценность документального первоисточника. С 1965 по 1984 год Суркова постоянно освещала творчество режиссера, сотрудничая с ним в тесном контакте, фиксируя его размышления, касающиеся проблем кинематографической специфики, места кинематографа среди других искусств, роли и предназначения художника. Многочисленные интервью, сделанные автором в разное время и в разных обстоятельствах, создают ощущение близкого общения с Мастером. А записки со съемочной площадки дают впечатление соприсутствия в рабочие моменты создания его картин. Сурковой удалось также продолжить свои наблюдения за судьбой режиссера уже за границей. Обобщая виденное и слышанное, автор сборника не только комментирует высказывания Тарковского, но еще исследует в своих работах особенности его творчества, по-своему объясняя значительность и драматизм его судьбы. Неожиданно расцвечивается новыми красками сложное мировоззрение режиссера в сопоставлении с Ингмаром Бергманом, к которому не раз обращался Тарковский в своих размышлениях о кино. О. Сурковой удалось также увидеть театральные работы Тарковского в Москве и Лондоне, описав его постановку «Бориса Годунова» в Ковент-Гардене и «Гамлета» в Лейкоме, беседы о котором собраны Сурковой в форму трехактной пьесы. Ей также удалось записать ценную для истории кино неформальную беседу в Риме двух выдающихся российских кинорежиссеров: А. Тарковского и Г. Панфилова, а также записать пресс-конференцию в Милане, на которой Тарковский объяснял свое намерение продолжить работать на Западе.На переплете: Всего пять лет спустя после отъезда Тарковского в Италию, при входе в Белый зал Дома кино просто шокировала его фотография, выставленная на сцене, с которой он смотрел чуть насмешливо на участников Первых интернациональных чтений, приуроченных к годовщине его кончины… Это потрясало… Он смотрел на нас уже с фотографии…

Ольга Евгеньевна Суркова

Биографии и Мемуары / Кино / Документальное