Георгий Иванов

Сборник стал событием. Он сразу же разошелся — факт редчайший для эмигрантской поэтической книги. Для сравнения: самая совершенная книга Ходасевича «Собрание стихов» (1927) была распродана лишь через двадцать лет. Терапиано писал о «Розах» как о лучшей книге не только эмигрантской, но и всей русской поэзии 1930-х годов. Сборнику изначально было предназначено привлечь к себе внимание. Он появился в пору расцвета эмигрантской литературы, на его пике и вышел в свет в Париже, культурном центре всего русского зарубежья. Более или менее одновременно вышли в эмигрантских издательствах книги Константина Бальмонта, Антонина Ладинского, Юрия Мандельштама, Бориса Поплавского, Владимира Смоленского, В. Ропшина (Бориса Савинкова), Владимира Жаботинского, Ирины Кнорринг и Анатолия Штейгера. Упоминаю здесь авторов всех сколько-нибудь значительных парижских поэтических книг 1930-1931 годов.

К перечню можно добавить несколько сборников, изданных в других городах, где жило много русских: «Классические розы» Игоря Северянина и «Румяная книжка» Саши Черного (который тогда уже подписывался А.Черный) вышли в Белграде, «Без России» Арсения Несмелова – в Харбине, «Возвращение Чорба» В. Сирина — в Берлине. Этими книгами практически исчерпывался литературно-поэтический фон того года и предшествующего ему, когда появились «Розы». Северянин и Бальмонт уже не отвечали вкусам молодого поколения эмиграции — людей, родившихся в 1890-е и 1900-е годы. Жаботинский и Ропшин воспринимались не как профессиональные поэты, а как крупные деятели и в поэзии случайные гости. Саша Черный в эмиграции много писал для детского чтения, такова и его «Румяная книжка». В Сирине (Набокове) к тому времени уже видели значительного прозаика, и его поэзия воспринималась как стихи прозаика, а Зинаида Гиппиус в печати советовала ему никогда не писать стихов. Талантливый Арсений Несмелов жил в далеком Харбине, и поэзия русского Китая для живших в Европе эмигрантов оставалась неизвестной.

Рядом с другими изданными в Париже сборниками (Ладинского, Кнорринг, Ю. Мандельштама, Поплавского, Смоленского и Штейгера) «Розы» выделялись совершенством и глубиной, а в их авторе названные молодые поэты видели мэтра и себя с ним не равняли. Все они по своим темам и тональности близки Георгию Иванову и кое в чем от него зависят, все имеют прямое отношение если не к «парижской ноте», то к русской парижской поэзии, нашедшей классическое выражение именно в «Розах».

Вглядываясь в панораму эмигрантской поэзии тех дней, можно видеть, что «Розы» заранее были обречены на успех, оказавшись книгой и долгожданной и неожиданной. Восприятие «Роз» как сборника недавних, самых последних стихотворений Георгия Иванова основано было более на современном звучании этой книги, чем на действительной хронологии. В сборнике датированы не все стихи, а лишь те, что написаны в 1930 году. Но «Розы» не явились результатом какого-нибудь короткого плодотворного периода, какой-то «болдинской осени», они создавались в течение девяти лет, с 1922-го по 1930-й. Единство же «Розам» придано в ходе продуманного отбора.

Говорили также о длительном перерыве между «Садами» и «Розами». На самом деле перерыва не было, но в течение этих девяти эмигрантских лет многое изменилось во взглядах самого Георгия Иванова. До издания «Роз» мало кто заметил обретение нового голоса и смысла в стихах Г. Иванова. Судить по отдельным газетным и журнальным публикациям двадцатых годов было трудно. И только сравнительно небольшой круг членов Союза молодых поэтов мог что-то сказать о новой ноте в творчестве Георгия Иванова. В мае 1926 года он читал свои стихи последних лет в этом Союзе. «Едва ли не впервые на вечере, — писал об этом чтении Адамович, – можно было дать себе отчет, есть ли в новых стихах Иванова что-либо действительно новое. В новых стихах несомненна большая стилистическая простота и расширение тем. Остался ограниченным выбор образов. Осталась прежняя природная безошибочность звуков, т. е. звуковая оправданность каждой строчки, наличие в каждой строчке стиха — свойство исключительно присущее Георгию Иванову. Осталась, наконец, меланхолия. Настроившись холодно и критически, со многим в этой поэзии не соглашаешься… Но доверчиво к ней прислушиваясь, эти придирки забываешь… В этой поэзии все даровано Божьей милостью».