Герберт Уэллс. Жизнь и идеи великого фантаста

«Машина времени», «Остров доктора Моро» и «Человекневидимка» были вещами очень значительными, и все же вершины своей Уэллс еще не достиг. Его звездный час настал в 1897 году, сразу же после выхода «Невидимки». В Уокинге, как ни скромно было это жилище, была и обязательная по тогдашним английским понятиям «комната для гостей». В свое время Генри Филдинг, апологет так называемого «среднего состояния», когда человек не развращен богатством и не скован бедностью, указывал среди прочих условий достойного существования и на «возможность оказывать гостеприимство». Теперь Уэллс этой возможностью располагал и очень ей радовался. Но еще больше ей радовался его брат Фрэнк, который после переезда матери в «разбойничье логово», а потом обоих родителей в коттедж под Лиссом остался без собственного угла. По природе он был бродяга, из-за отсутствия постоянного пристанища страдал не очень и все же перед соблазном пожить при Берти не устоял. На сколько-то он у него и осел. И, как скоро выяснилось, не без большой для своего брата пользы. Однажды они гуляли в окрестностях Уокинга. Вдруг в каком-то особенно мирном уголке Фрэнк произнес: «А представь себе, что нежданно-негаданно какие-то обитатели другой планеты свалились здесь с неба и начали крушить всех направо и налево». Большего Уэллсу было не надо. У него мгновенно возникла идея нового романа. Тем более что он давно был к нему готов. 19 октября 1888 года Уэллс прочел в Дискуссионном обществе своего родного Королевского колледжа науки доклад на тему «Обитаемы ли планеты». В нем он допускал возможность жизни на Марсе. Однако от этой своей юношеской фантазии он скоро отрекся. В статье «Новое открытие единичного», написанной и опубликованной в 1891 году, он напрямик заявил, что нет никаких оснований считать, будто жизнь есть где-то вне пределов Земли. Он утверждал на сей раз, что чудо жизни уникально. Сделав первый шаг по пути к будущей «Войне миров», он тут же пошел на попятный. Объяснить это в общем-то не слишком трудно. Как уже говорилось, Уэллсу случалось иногда приходить в противоречие с Томасом Хаксли.

Но на первых порах он все-таки больше доверял своему учителю, чем себе, и всякий раз, когда его посещала какая-нибудь «антихакслианская» мысль, очень ее пугался. Так, заявив, вопреки мнению Хаксли, что эволюция человека не прекратилась, а просто начала подчиняться не природным факторам, а социальным, он тут же от своей идеи отрекся, написав две правоверно-хакслианские статьи на эту тему. Правда, Уэллс потом все равно вернулся к собственной точке зрения, но это стоило ему, видимо, некоторой душевной борьбы. А в шедшей уже доброе десятилетие дискуссии об обитаемости планет он вступал в прямое противоречие с Хаксли, причем по вопросу отнюдь не частному. Ибо именно здесь Хаксли и дал свой бой научной фантастике, в которой видел если не разновидность поповщины, то, во всяком случае, – путь к ней. Свою точку зрения Хаксли изложил в статье «Спорные вопросы», опубликованной в 1892 году, иными словами, за три года до того, как Уэллс окончательно определился как научный фантаст, хотя учителю, наверное, надо было (позаботься он об Уэллсе) еще больше поспешить: «Аргонавты хроноса» написаны за добрых четыре года до его статьи. Рассуждения Хаксли развиваются по такой схеме: вселенная бесконечна; отсюда логически следует, что среди обитателей других планет могут оказаться существа, многократно нас во всем превосходящие. А поскольку предел здесь не поставлен, мы вправе наделить этих инопланетян такими качествами, как всемогущество, всеприсутствие и всеведенье, то есть атрибутами божества, и тем самым вступить на путь своеобразной «научной демонологии». Но человек, выработавший в себе навыки научного мышления, никогда на такие допущения не пойдет. Для него признание того, что тот или иной предмет может существовать, не является еще доказательством того, что он действительно существует.