Гербовый столб

И в какой уже раз Иван принялся рассказывать Алексеичу о военных годах. Потом перешел на себя, свою судьбу. Старик покорно его слушал, о чем-то грустно думал. Они пили пиво и приятно, сладостно курили. В сарайчике стало темно — густая предвечерняя синева залила небо. Благовестно ударили колокола Троице-Сергиевой лавры, сзывая верующих на вечернюю службу. И звон гулко плыл в сумеречной тишине.

Иван сунул пустые бутылки в угол, и те тонко звякнули, соприкоснувшись с себе подобными. Алексеич убирал со стола, сгребал крошки заскорузлой ладонью. Потом они собрали инструменты и сложили их в сарайчике, который заперли на замок.

— Езжай, Иван, к нему, — как бы уже все продумав и взвесив, посоветовал Алексеич. — Что тебе? Ты вроде бобыля. А лучше верного товарищества ничего нет. С подружьем и горе пополам разгорюешь.

Они шли к дороге, что ныряла в овражью низину и выбегала к городской окраине. И тихо мечтали о своем.

1970

ФИЛАНТРОП

С утра в субботу Вера Ивановна готовилась к докладу. Она пришла в свой маленький кабинет в министерстве, читала подобранную литературу и делала выписки. Она всегда серьезно относилась к своим выступлениям и потому выступала достойно, ее хвалили. Ей нравилось, что ее выделяют, ставят в пример другим, — это приносило ей удовлетворение. Она была честолюбива и за пределами работы не искала особых радостей. В последние годы Вера Ивановна жила в налаженном трудовом ритме с высоким сознанием ответственности за порученный участок работы и готовилась к новому, более важному назначению, неизбежность которого предчувствовала.

С докладом у нее ладилось: осталось сделать заключительные выводы, кое-что переписать начисто и раза два прорепетировать. Вера Ивановна представила себе, как в понедельник на конференции ее будут хвалить, и особенно Георгий Андреевич, который тайком возьмет ее руку и ласково пожмет. И в эту минуту ей показалось смешным и странным, прямо-таки диким то, что сегодня вечером она встречается с Николаем Кузьминым, прилетевшим из Воркуты. Она неприязненно подумала о нем и саркастически засмеялась: мол, до чего же ты, Верочка, докатилась.

Постучалась и вошла вахтер тетя Настя: она принесла чай. Вера Ивановна достала бутерброд с сыром, перечитывала написанное, жевала, прихлебывая чай. Зазвонил телефон. Это звонила ее дочь. «Мамочка, ты приедешь сегодня к нам?» — спрашивала девочка. Вера Ивановна сухо и строго (трудно было сразу перестроиться от делового стиля доклада) сказала, что у нее сегодня очень важные дела и она приедет завтра к обеду. Потом смягчилась: «Леночка, что тебе привезти сладенького?..»

Двенадцатилетняя дочь жила с ее матерью и отчимом на Беговой, а у нее была однокомнатная квартира на Ленинском проспекте у магазина «Изотопы». Бывало, неделями ее «келья» пустовала — она ездила к дочери на Беговую, где была семейная суета, заботы о продуктах, не умолкающий телевизор, застольные разговоры о ценах, о пьяном буйстве Володьки-водопроводчика и тому подобном. Это было так мелко, но ведь именно это было полнокровным бытом, который она знала с детства, который на каком-то этапе возненавидела (когда была студенткой и занималась фанатично: ей очень нравилось быть отличницей) и с тех пор для себя отрицала. И она не признавалась себе, что спасается на Беговой от гнетущего одиночества.

Работа над докладом расклеилась. Это всегда случается, когда остается самая малость. Вера Ивановна закурила. Она курила заправски: затягивалась глубоко и пускала ровную сильную струю дыма. Это получалось совсем по-мужски и лично ей нравилось. Все проявления мужской силы и решительности ей импонировали. Однако она стеснялась курить на людях, не допускала и мысли, чтобы о ней подумали как о «братишке в юбке», и хотя любила мужские компании, любила, чтобы ее принимали на равных, оставалась всегда капризно-кокетливой и равной с ними только в одном — знаниях, деловитости.

Самым решительным поступком она считала разрыв с мужем. Он ей изменил, и она не простила его, хотя он просил прощения, требовал, чтобы они не коверкали жизнь Леночки, не травмировали восприимчивую детскую душу. Она была неумолима. Он ушел к той женщине, а ее возненавидел как самого лютого врага. Вера Ивановна однажды иронично заметила Георгию Андреевичу: «Мужчина, который умеет готовить обед и не умеет добиться положения, мне безразличен. Его переживания — чепуха». — «Я умею и первое, и второе», — барственным баритоном засмеялся Георгий Андреевич. «Я это знаю», — сказала Вера Ивановна.

Вера Ивановна достала зеркальце и взглянула в него. И опять ей не понравилось, что на шее уже резкие морщины, но она с удовлетворением отметила, что по лицу не дашь ей тридцати шести лет. Особенно, знала она, если смотреть в целом: у нее сухая, подтянутая фигура, мальчишеская стрижка, стремительность, резкость движений. На улице к ней обращаются не иначе как «девушка», а руководство без посторонних зовет ее просто Верочкой. Но Вера Ивановна хотела бы слегка пополнеть, чтобы и морщины на шее разгладились.