Герман Геринг — маршал рейха

Сейчас почти не вызывает сомнений, что для Димитрова не существовало реальной угрозы оказаться казненным национал-социалистами или угодить в концлагерь, даже если бы его признали виновным в организации поджога рейхстага. Вероятно, ему это тоже было известно, так как посещавшие его в тюрьме во время подготовки к суду адвокаты должны были сообщить, что Советское правительство предпринимает энергичные шаги по его освобождению. (Из Москвы уже поступило предложение обменять его на двух схваченных германских шпионов.) Димитров являлся членом Коминтерна и был не просто одним из иностранных красных, но находился в Берлине, когда его арестовали, по заданию Москвы — с 1929 года он возглавлял центральную европейскую секцию Коминтерна. Национал-социалистическое правительство, при всех широкомасштабных антикоммунистических акциях его лидеров в Германии, не имело намерений прерывать отношения с Москвой, и многие в партии были расположены к установлению более тесных отношений с Советским Союзом. В тот период Гитлер никоим образом не хотел провоцировать конфликт с Москвой из-за одного пользующегося наибольшим покровительством эмиссара, особенно с учетом того, что и он, и Геринг знали, что он не виноват в преступлении, в котором его обвиняли.

Поэтому Димитров должен был чувствовать себя вполне уверенно, когда слушал, как Геринг принес клятву и начал давать свои показания. Показания последнего звучали вполне правдоподобно и произносились со всей уверенностью убежденного человека. Он объяснил, как налет на Дом имени Карла Либкнехта помог найти «неопровержимые» доказательства того, что коммунистическая партия планировала устроить в Германии революцию и что все соответствующие приготовления были уже сделаны. Почему тогда, спросили его, он сразу же не взялся за красных? Почему он дождался, чтобы подожгли рейхстаг, а после этого стал действовать так круто?

— Я действовал, подобно военачальнику на поле боя, — ответил Геринг, — который, имея продуманный план сражения, из-за неожиданных действий противника вынужден менять всю свою тактику.

Он описал с некоторыми подробностями свои собственные действия в вечер поджога, с презрением отвергнув любые предположения, что он сам мог быть причастен к пожару, а затем объяснил, как он и Гитлер пришли к выводу, что в этом виноваты коммунисты и что против них было необходимо предпринять срочные меры.

— Я намеревался немедленно повесить ван дер Люббе, — сказал Геринг, презрительно глянув через зал на голландца, который сидел на своей лавке развалившись, в полной апатии, чем совершенно отличался от остальных обвиняемых. — Я сдержался только потому, что подумал: мы взяли только одного из них, но их должно быть много. Он еще мог понадобиться в качестве свидетеля.

После этого, словно осознав слабость обвинений против этих «остальных», он сказал с вызовом:

— Интуиция подсказывает мне, что это коммунисты подожгли рейхстаг. Пусть судьи решают, как сочтут нужным, но я докажу их виновность, и они получат свое наказание.

Димитров сам вел свою защиту, хотя по-немецки говорил с бесконечными заминками, паузами и ошибками. Теперь он поднялся, чтобы начать перекрестный допрос, и восемьдесят иностранных журналистов на своих местах, отведенных для представителей прессы, подались вперед в предвкушении кульминационной фазы суда.

Она началась довольно спокойно с вопросов болгарина к рейхсминистру, позволяющих шаг за шагом составить картину событий, которые привели к аресту его и его товарищей. Он заставил Геринга признать факт, что тот был не прав, когда заявил, что ван дер Люббе имел в кармане коммунистический партбилет, тогда как полицейские подтвердили, что его не было. Затем Димитров неожиданно сказал:

— Разве не факт, что вы, находясь на вашей должности и обвиняя коммунистическую партию Германии и зарубежных коммунистов, станете препятствовать доведению до конца честного расследования и розыску настоящих поджигателей?

— Нет! — крикнул Геринг и начал возражать, но Димитров перебил его:

— Что предпринято министром для того, чтобы полиция проверила все последние передвижения ван дер Люббе, его пребывание в Кенигсдорфе и его знакомство там с двумя людьми, — что ваша полиция для этого сделала?

(Имеются в виду ходившие в Берлине слухи, что ван дер Люббе познакомился в Кенигсдорфе с двумя нацистами, которые, услышав, что он похвалялся поджечь рейхстаг, увели его с собой.)

Геринг ответил, что он, естественно, сам не ходит по следу, предоставляя заниматься рутиной расследования полиции, и добавил:

— Для меня это — политическое преступление, и я убежден, что преступники будут найдены в вашей партии.

Тут его охватил приступ негодования, и, тряхнув кулаком, он рявкнул:

— Ваша партия — это партия преступников и она должна быть ликвидирована!

Проявленная Герингом несдержанность оказалась на руку Димитрову, и он немедля отреагировал так, чтобы окончательно вывести его из себя.