Герман Геринг: Второй человек Третьего рейха

Правда, приближение гибели ничуть не мешало рейхсмаршалу наслаждаться роскошью, питаемой коррупцией, поборами, «черным рынком», партийной кассой, высочайшими зарплатами, подарками иностранных дипломатов и официальными или неофициальными ссудами немецких партийных бонз. Но когда он оказывался в своем имении, у него пропадал всякий интерес к ходу войны. «Насколько я мог судить о нем с 1943 года, – вспоминал генерал Гудериан, – у меня складывалось впечатление, что в то время он практически не знал ничего из того, что происходило в люфтваффе». Двадцать пятого января 1944 года Йозеф Геббельс также отметил это в своем дневнике: «Геринг ничего не знает, не интересуется крупными проблемами авиационной войны, все переложил на своих подчиненных. […] Фюрер жалуется на то, что с ним невозможно говорить без того, чтобы он не седлал своих больших коней». Через шесть дней Геббельс добавил: «Геринг несколько раз звонил мне, чтобы справиться об авиационной обстановке». Когда министр авиации, рейхсмаршал и главнокомандующий люфтваффе звонит министру пропаганды, чтобы узнать об авиационной обстановке, это говорит о многом! Но 21 февраля 1944 года в ходе налета американской авиации на землю Брауншвейг он получил информацию из самых первых рук: один из его помощников обратил его внимание на истребителей П-51 «Мустанг», которые сопровождали бомбардировщики[541]

. Не имея возможности отрицать очевидный факт, Геринг лишь пробормотал: «Господи, да!»

Вероятно, огорченный этим фактом, он 24 февраля уехал отдыхать в замок Фельденштейн. Четвертого марта Геббельс сделал в своем дневнике такую многозначительную запись: «Геринг вовсе не поддерживает никаких связей с партией и не терпит, когда его за это критикуют. Поэтому ни фюрер, ни руководители партии не могут высказать Герингу то, что следовало бы теперь ему сказать. Он снова отстранился от всех, и это тем более печально для него, что в настоящий момент он переживает самый глубокий кризис в его жизни. […] Фюрер прекрасно понимает, что Геринг теперь несколько взвинчен. По его мнению, это – еще одна причина для того, чтобы помочь ему. В настоящий момент Геринг не выносит никакой критики, поэтому замечания ему следует делать очень аккуратно».

Адъютанта Гитлера фон Белова тоже удивила мягкость фюрера в отношении его верного паладина. «Меня удивило то, что Гитлер, как я понял, продолжал питать к нему глубокое уважение, – вспоминал фон Белов. – Мне в последнее время часто приходилось быть свидетелем сцен, когда Гитлер вызывал его к себе и строго отчитывал. Когда я сказал Гитлеру, что не могу увидеть связи между этими фактами и его положительными отзывами о Геринге, он ответил, что вынужден проявлять строгость к рейхсмаршалу, который отдает приказы и не проверяет их выполнение». Несомненно, именно поэтому Гитлер взялся лично отдавать приказы и проверять, как они исполнялись: в ночь с 24 на 25 марта 1944 года девяносто британских летчиков, содержавшихся в концлагере «Люфт III» в районе города Заган, бежали, но вскоре были задержаны, и Гитлер приказал расстрелять пятьдесят из них. Этот лагерь для военнопленных находился в ведении люфтваффе, а значит, Геринга, но тот в это время отдыхал в Берхстегадене и узнал о расстреле постфактум. А когда узнал, очень взволновался. «Я никогда не видела мужа в таком состоянии, – вспоминала Эмма Геринг. – Он кричал, без конца повторяя с отчаянием в голосе: “Господи, что теперь будет с моими летчиками, которые находятся в плену в Англии? Да ведь эти действия нарушили старую летную традицию, предписывающую уважать противника. Как же подобное могло случиться? Английские и немецкие летчики, в военное или в мирное время, всегда остаются товарищами!”»[542]. А вот в каком тоне Герман Геринг говорил о расстреле с фюрером, остается загадкой…