Герои 1812 года

13 июля на рассвете войска Остермана-Толстого двигались по дороге, ведущей к деревне Островно. Ингерманландские драгуны были высланы для наблюдения влево от дороги, остальные же полки кавалерии шли впереди пехоты, составляя авангард. Сам генерал ехал по обочине дороги во главе своего корпуса; впереди была 11-я пехотная дивизия генерал-майора Н. Н. Бахметева, а за ней следовала 23-я пехотная дивизия генерал-майора А. Н. Бахметева. Вокруг Остермана-Толстого гарцевала на дорогих и резвых конях его свита: старший адъютант майор Кексгольмского пехотного полка Жемчужников, адъютанты штабс-капитан лейб-гвардии Измайловского полка Аргамаков, кавалергардского полка поручик Валуев и лейб-гусарского полка корнет Пашков. Все они щеголяли красивыми мундирами, но на их фоне командир корпуса, несмотря на небрежно надетую фуражку и сюртук, выглядел как-то особенно значительно. В этот утренний час было жарко, солдаты шли не по форме, сняв галстуки и расстегнув мундиры. Многие из них крестились «для доброго начала» и переговаривались между собой. Всем нравилось, что в свите их генерала не было иностранцев, на которых в эту войну смотрели с подозрением. «Сам-то он русский, у него только фамилия немецкая», — говорили об Остермане нижние чины.

Тишина летнего утра и мирные беседы солдат были прерваны частыми пушечными выстрелами, показавшими, что авангард был уже в действии. Остерман со свитой полетел в направлении грохота орудий выяснять обстоятельства.

Около шести часов утра лейб-гусары столкнулись в 12 верстах от Витебска с французским пикетом. Они бросились на него, опрокинули и, азартно преследуя отступавших, встретились с многочисленным неприятелем, который частью порубил их, отняв 6 конных орудий. Остерман немедленно ввел в бой Нежинский драгунский и Сумской гусарский полки, чтобы удержать французов до прибытия пехоты 4-го корпуса, пущенной бегом.

На опушке леса у Островно располагались два кавалерийских корпуса и пехотный полк под общим командованием маршала Мюрата. Многочисленная неприятельская артиллерия уже вела сокрушительный огонь по появившимся русским войскам. Остерман разместил войска своего корпуса поперек большой дороги, ведущей к Витебску так, чтобы фланги их упирались с обеих сторон в леса. Последнее обстоятельство было немаловажным. Русский военачальник видел огромное численное превосходство французской кавалерии и недостаток пехоты и поэтому обоснованно полагал, что лес, препятствуя движению конницы, избавит его войска от угрозы обхода с флангов. 11-я и 23-я пехотные дивизии выстроились в две линии в колоннах побатальонно. Готовясь отражать атаки, пехотинцы, звеня шомполами, заряжали ружья, офицеры обнажили шпаги. По приказу А. И. Остермана-Толстого русская артиллерия, пройдя в интервалах между колоннами, расположилась в первой линии и, открыв беглый огонь, вступила в поединок с неприятельскими батареями.

Кавалерийские атаки Мюрата были яростными, он был уверен в скором подкреплении со стороны корпуса Е. Богарнэ, поэтому не жалел сил. Остерман-Толстой и русские воины не рассчитывали на скорое подкрепление, но они защищали Родину, поэтому отбивали неприятеля с удвоенной силой. Французская кавалерия врывалась в их ряды, рубя пехоту и артиллеристов у орудий, в воздухе с адским визгом разрывались гранаты, сея смерть. Но русские батальоны стояли на своих местах так, «как будто с нетерпением ожидали смерти». В то время как Елецкий и Перновский полки мужественно отбивали атаки французской конницы на левом фланге, Кексгольмский полк встречал их в штыки на правом. Дивизия французской пехоты, посланная Е. Богарнэ в помощь Мюрату, не смогла обойти позицию русских с флангов, а с фронта ее атаки также были отражены картечью и штыками.

В самые тяжелые минуты боя русские воины невольно обращали взгляды к своему командиру корпуса, который подвергался одинаковой с ними опасности. Вот ему доложили, что в некоторых батареях «много убитых канониров и поврежденных пушек. „Как прикажете действовать, Ваше Сиятельство?“ Граф, нюхая табак, отвечал отрывисто: „Стреляйте из тех, какие остались“. С другой стороны кто-то докладывал графу, что в пехоте много бьют ядрами людей, не прикажете ли отодвинуться? „Стоять и умирать“, — отвечал граф решительно. Такое непоколебимое присутствие духа в начальнике в то время, как всех бьют вокруг него, было истинно по характеру русского, ожесточенного бедствиями Отечества. Смотря на него, все скрепились сердцем и разъехались по местам умирать», — писал артиллерийский офицер И. Радожицкий, раненный в сражении под Островно.