Герои 90-х. Люди и деньги

В конце 1997 года Рохлин дал пресс-конференцию, на которой заявил журналистам, что некие силы из президентского окружения хотят его дискредитировать и даже физически уничтожить. Кроме того, не стоит сбрасывать со счетов и чеченскую версию преступления — как известно, кавказская месть не имеет временных рамок.

Журналисты не раз задавали генералу вопрос, не боится ли он расправы. На что Рохлин обычно отвечал: «Я не раз смотрел смерти в лицо. Но если меня все же убьют, то всем сразу станет ясно, кто истинный заказчик этого преступления».

10. Политика как бизнес.

Реформаторы, консерваторы, депутаты и чиновники

Ельцин против Хасбулатова

Одним из главных, возможно, завоеваний «победившей ГКЧП демократии» было появление в России профессиональной политики. Политиками — порой, возможно, и неожиданно для самих себя — становились завлабы и редакторы, физики и лирики, бывшие чекисты, будущие террористы и действующие диссиденты, юристы и кооператоры, священники и бандиты. Любое мало-мальски публичное действие могло трактоваться (и трактовалось) как политическое.

До 10 декабря 1992 года вся прелесть и сладость российского парламентаризма заключалась как раз в том, чтобы принимать как можно больше решений и ни за что не отвечать, поскольку для ответственности есть исполнительная власть. Уход президента со съезда поставил депутатов перед необходимостью изображать государственную деятельность, а здесь все варианты были один хуже другого. Политическому обозревателю «Коммерсанта» Максиму Соколову это дало основания предположить грядущий «расцвет популизма, в ходе которого обе тяжущиеся стороны будут пытаться перепопулять соперника».

Борис Ельцин в своем выступлении 10 декабря 1992 года точно воспроизвел столыпинскую речь, произнесенную царским премьером 16 марта 1907 года перед II Государственной Думой: «Я должен заявить и желал бы, чтобы мое заявление было слышно далеко за стенами этого собрания, что тут, волею монарха, нет ни судей, ни обвиняемых, что эти скамьи (показывает на места министров) — не скамьи подсудимых — это места правительства. Все ваши нападки рассчитаны на то, чтобы вызвать у власти, у правительства паралич воли и мысли; все они сводятся к двум словам: “Руки вверх”. На эти слова правительство с полным спокойствием, с полным сознанием своей правоты может ответить тоже только двумя словами: “Не запугаете”». Спустя два с половиной месяца, 3 июня 1907 года, II Дума была разогнана, ознаменовав наступление столь любовно изображенной в фильме «Россия, которую мы потеряли» столыпинской реакции.

Завершил свои филиппики в адрес съезда президент недвусмысленным намеком как раз на подобный исход, предложив провести общероссийский референдум о доверии и призвав своих сторонников покинуть заседание.

Депутаты усугубили начинавшийся кризис, начисто заблокировав обратную связь с массами (наличие которой, вообще говоря, указывает на наличие парламента) процедурными новациями, в частности тайным голосованием по конституционным поправкам, изменяющим государственный строй. Чтобы у избирателей не возникало сомнений в том, что обратная связь с массами их избранникам совершенно опостылела, съезд дополнительно подправил закон о референдуме, указав, что вопрос о доверии избранникам не может служить предметом плебисцита.

Очень быстро выяснилось, что обнаруженное депутатами нежелание договориться «по-хорошему» поставило съезд перед нелегким выбором: либо принять на себя всю полноту власти (что было неприемлемо), либо пойти на попятную и искать компромисса. Таким образом, заявление Ельцина на съезде, многим представлявшееся верхом безрассудства, оказалось удачным политическим ходом.

Настолько удачным, что некоторые журналисты даже комментировали происходившее в тонах игриво-благодушных: «…то, что президент отреагировал на кризис как живой человек, а не мумия, является фактом глубоко положительным и радующим. Ведь и вправду приятнее иметь в президентах нормального живого человека, чья непосредственность минимизирует возможность подвоха. Обиделся, как нормальный человек, и мириться стал, как нормальный, потому что, кроме того, что непосредственный, он еще и президент. А входящие в образ нашего подросшего мальчика народные избранники (нашего, нашего — это именно мы их захотели) при всей своей агрессивности и разношерстности, при всем безумии выяснения отношений сумели все-таки убедить публику в том, что они стремятся к согласию».