Тень лежала на земле — и рыжего обдало жаром. Дом Геракла, смятое ложе…
Это была ее тень! Тень Деяниры, какой я ее запомнил. И в то же время — другая. Тень лежала на земле, тень ждала, и моя тень осторожно, бережно опустилась сверху…
До Одиссея не сразу дошло, что он, оказывается, уже держит Арсиною в объятиях. А куретка ничего не имеет против, напрочь позабыв про мужа и «строгую семью».
— Ох, Одиссей…
Дальше ей продолжить не удалось, поскольку целоваться и говорить одновременно не умеют даже боги.
— …ты так похож на него… на Тидея, отца Диомеда!.. Опять! Деянира говорила то же самое! Они в этой Куретии, что… Однако подумать о чем-либо еще рыжий не успел.
— Извини, мне пора! — с неимоверной поспешностью шепнула ему в ухо Арсиноя и, ужом выскользнув из объятии, исчезла! Рыжий обалдело завертел головой: неужели окончательно рехнулся?! Вот переулок, вот шершавый бок каменной изгороди, тяжелые ветви олив… Вот приближается какой-то бродяга… и тень у бродяги как тень, ничего особенного… а Арсинои нет!
— Богоравный! Богоравный герой! Радость, радость-то какая!..
Бродяга подошел ближе, разом превратившись в старого знакомца. Ну, Ангел! ну, словоблуд! попался!!! Неужели он мою куретку спугнул? В любом случае, самое время припомнить гадкие стишки…
— Это, значит, меня можно счесть скудоумным? Так-то ты спасителя воспеваешь?! в благодарность?
— Обожди, богоравный! — поспешно вскинул руки аэд. — Ты ведь не дослушал дифирамб! Сейчас, сейчас…
Он лихорадочно извлек из заплечного мешка лиру, ударил по струнам:
— Вот! а ты сразу драться! — гордо заявил Ангел. Сын Лаэрта махнул на аэда рукой:
— Ладно. Считай, выкрутился. Ты лучше вот что мне скажи: девушку не видел? Рядом со мной стояла…
— Нет, богоравный. Она ушла куда-то? Пойти поискать?
Одиссей посмотрел в честные глаза аэда и понял: правды не добьется. Может, действительно не видел. Может, врет.
Но сегодняшний день встреч не закончился.
— Радуйся, Одиссей, сын Лаэрта! Наконец-то я тебя нашел!
С другого конца переулка бежал запыхавшийся юноша-ровесник — поджарый, загорелый, кожа лоснится, будто маслом намазана. А волосы — соломенная шапка, из-за чего в первый миг юноша показался Одиссею седым. Нет, конечно, просто волосы на солнце выгорели.
— Я Алет, сын Икария. Отец благодарит тебя за спасение чести его дочери Пенелопы и просит быть его гостем! — без запинки выпалил юноша.
«Значит, ее зовут Пенелопа!»
Огонь кудрей, зеленые глаза с золотыми искорками, россыпь веснушек… В груди сладко заныло. А эти охломоны по Елене убиваются! Оглянитесь вокруг, богоравные!..
— Радуйся и ты, Алет, сын Икария. Для меня будет честью посетить дом твоего отца.
— Тогда идем! Я провожу.
Прямо сейчас? А почему бы и нет?
Одиссей огляделся и увидел рябую физиономию Эвмея. Свинопас подглядывал из-за угла. Наверняка остальные там же прячутся.
— Надеюсь, твой отец не будет возражать, если я приду не один?
— Конечно!
— Тогда — веди.
И, рябому соглядатаю:
— Вылезайте! Нас приглашает к себе достославный Икарий, брат басилея Тиндарея.
Море памяти. Туман глухих бухт и зимние, выцветшие островки чередуются с яркими, будто умытыми ливнем берегами,
Идем через наш лагерь: это оказалось по дороге. Дом Икария — за городом, в долине реки. Очень кстати: прихватили дары — негоже идти в гости с пустыми руками. Да и переодеться не мешает. Эвриклея — с нами. «Кто тебя, молодой хозяин, отпаивать будет, случись что? Как днем?» И ведь права няня.
Только дорогу я все равно не запомнил. Иду — а внутри очаг тлеет. Тепло, по-домашнему. Словно вечер, а я сижу, отдыхаю. Когда рыженькая удрала, не попрощавшись, грустно было. Муторно. А сейчас — спокойно. Наверное, бабник.Не заметил, как пришли.
СТРОФА-III
НУ, ЭТИМ ЗЕЛЬЕМ Я ТЕБЯ ПОДДЕНУ -
ЛЮБУЮ БАБУ ПРИМЕШЬ ЗА ЕЛЕНУ!..[141]
А в дом нас не пригласили! У рассохшихся ворот встретил плешивец-слуга (не разобрать, раб или свободный, видно лишь, что сильно навеселе!) и возвестил, икнув: